Не было бы счастья

Женька отчаянно топнула ногой.

— Я не…

— Не ори! Ребенка разбудишь! — Илья кивнул в сторону кресла, где мирно сопел Данька, — давай, собирайся.

— Ты что, не слышишь меня?! Я страшна благодарна вам за все, но есть же пределы…

— Нет предела совершенству, — пропел Илья тихонько, взмахнув, словно дирижер, ладонью.

— Дурдом какой-то, — буркнула Женя, понимая, что дальнейшее сопротивление не имеет смысла.

Глава 12

Она решила смотреть в окно. Всю дорогу. И смотрела, только вот в голове творилось нечто невообразимое, совсем не имеющее отношение к проносящейся мимо зелени тополей и берез.

Илья покосился на ее унылый профиль и спросил раздраженно:

— Что? Тебе неприятно, что я веду твою драгоценную машину?

— Его зовут Шушик, — напомнила Женька непонятно зачем.

— Ну да, Шушик, — закатил глаза Илья, — так ты бесишься из-за того, что чужой дядька оседлал Шушика?

Женя резко развернулась к нему и с негодованием прошипела:

— Я бешусь, потому что мне ничего от тебя не надо!

— А я тебе еще ничего и не предлагал, — хмыкнул Илья многообещающе.

— Но твоя семья предложила! А ты… Я понимаю, все это кажется очень смешным. Для тебя. А для меня — нет! Мог бы сказать, что тебе некогда, черт возьми!

— Хватит, а? В конце концов, что такого страшного в том, что мы едем в магазин?

Женя сосредоточенно изучала собственные пальцы.

— Ну? Чего так орать? Тебе ведь в самом деле нужно в чем-то ходить.

Илья весело подмигнул ей, расхрабрившись окончательно. С той минуты, когда бабушка придумала эту поездку, настроение у него значительно улучшилось, и будущее представлялось в радужных красках. Будто ему — тринадцать лет, и он влюблен в недоступную красотку, и маялся целую вечность, не осмеливаясь даже посмотреть в ее сторону, а потом вдруг единственный из класса получил пятерку за контрольную, да еще и принарядился в новые ультрасовременные джинсы, а вдобавок внезапно обнаружил, что вырос на целых полтора сантиметра и раздался в плечах, и все это обдало его свежим, мощным порывом уверенности. И сегодня вечером у него свидание с той самой красоткой.

Жизнь прекрасна и удивительна.

Только вот красотка вовсе даже не красотка, а обычная девчонка, худющая, колючая, выжженная солнцем. И, скорее всего, о его романтических планах не подозревает.

Впрочем, план был не романтический, а очень даже примитивный, пошловатый даже.

Илья был уверен, что он сработает. Шутил вот, довольный собой и тем, как все ему представлялось.

Но веселиться вместе с ним она не желала. Ее бледная печальная мордочка напоминала выражением бездомного, истомившегося по ласке и плошке молока котенка. Он, конечно, храбрился, этот котенок, и высоко держал подбородок, и сверкал глазами независимо и с апломбом, и хвост у него торчал трубой.

Илья тяжко вздохнул, раздосадованный на самого себя за неуместную радость. У котенка, тьфу, у девицы, какое-то неведомое горе, а он… Ну что за горе, блин? Так тщательно скрываемое и так явственно проступающее тенями на веках?!

Что с ней стряслось-то?!

Он подумал и решил, что вся эта канитель его достала. У девчонки просто талант повергать его в чувство вины. Наверняка, ей просто вздумалось изобразить отчаяние, чтобы в магазине он вел себя покладисто и побольше одежки прикупил, и косметику не забыл, и не ныл, и не крутился под ногами.

Короче, у нее свой план, вот где собака зарыта.

— Я знаю шикарный бутик на Тверской, — хмуро сообщил Илья, — там все можно купить, и…

— У меня мало денег, — перебила Женька трагическим тоном, словно признавалась в особо тяжком преступлении. — Я вчера поздно выехала, и вот.

Она покопалась в бардачке и выудила оттуда наивную металлическую коробку из-под печенья. Конечно, складывать туда деньги было не слишком удобно, но кошельки Женька ненавидела.

— Четыреста семьдесят рублей, — промямлила она, с нежностью перебирая купюры, — я не собиралась их тратить, понимаешь? Мне не нужна одежда или что там еще… И платье это мне нравится.

— Мне тоже, — буркнул Илья.

Что же это творится-то, а?

Ее оправдывающийся тон действовал ему на нервы. И он внезапно понял, что понятия не имеет о том, как живет эта девица. Разве это важно? Илья не знал точно, но нарочитая бодрость в ее голосе не смогла перекрыть отчаяния, и он слышал его, и не понимал, и злился, не в силах осознать, откуда эта безысходность.

Четыреста семьдесят рублей. Четыреста семьдесят рублей, пропади все пропадом!

Примерно столько он тратил в день. В долларах. Или в евро. В их компании платили еврами.

Четыреста семьдесят рублей, будь проклято все на свете!

Примерно столько за последний месяц накопил его четырехлетний сынок. Он копил просто так, для интересу. Копилок было несколько — розовощекая жизнерадостная свинка, заяц с отбитым ухом и еще какой-то пластмассовый урод из американского мультика.

Краем глаза Илья уловил, что Женькины пальцы будто приросли к купюрам, поглаживали их, расправляли, складывали аккуратно стопкой.

Он не знал, что сказать. Черт побери, он даже не знал, что теперь делать.