Не было бы счастья…

Вроде всё понятно: идёшь в мастерскую, берёшь шкуру, очищаешь её от мяса и другой ерунды. Затем засыпаешь солью и спустя три-четыре дня смываешь её в реке. После погружаешь в солевой раствор часов на двенадцать. По окончании – стадия мездрения, то есть удаления жира. Потом – снова мойка материала, пикелевание, то есть замачивание шкур в уксусно-хлорном растворе часов на десять. Последней процедурой является дубление в специальном растворе дубовой коры, веток ивы, ольхи и стеблей крапивы часов на шесть. В общем, всё просто.

Недомыка принялся за работу с усердием трудоголика. И надо же иметь такую силищу: если до него удавалось обработать и отмыть от раствора десятка полтора шкур за день, то Ждан выдавал сто норм. Работодатель не нарадовался на нового работника. Даже уволил остальных. Небольшой подсчёт показал, что благодаря новичку сэкономленных на зарплатах денег хватит на покупку даже аглицкого племенного быка породы «Бынтли», шкура коего отличается удивительной эластичностью и прочностью. От открывающихся перспектив и потенциальной прибыли закружилась голова.

Жалобные крики скотины кожевник услышал не сразу. Сердце ёкнуло от нехорошего предчувствия и остановилось. Что-то неладное творится со стадом высокопородных быков, шкуры которых использовались для выделки. Когда мастер вбежал в ремесленные мастерские, Ждан пытался затолкать в бадью с раствором последнего рогатого. Нет, все притопленные животные оказались живы, разлеглись на полу, словно на пляже. Только морды, приобрели зеленовато-синюшный оттенок, языки вывалились, покрылись желтоватым налётом, даже чёрные носы посерели. Несложно догадаться, что налицо признаки отравления.

Последний бык, растопырившись над чаном так, будто собирается родить кита, продолжает упираться и голосить, как это могут делать только роженицы. В глазах страх, мольба и неистребимое желание пожить ещё немного. Недомыке надоела упрямая скотина. Применив бросок, он швырнул животное в бадью. С выражением крайнего отчаянья на морде в растворе скрылась голова. Мастер набросился на работника с кулаками, а тот, прикрывшись руками, непонимающе что-то бормотал и оправдывался. В это время бык выбрался из чана и, пошатываясь, спешно покинул опасное помещение. А тем временем до мастера дошёл смысл лепета работника. Оказывается, что увалень решил внедрить в производство ноу-хау. Вместо того чтобы убивать животное, многократно вымачивать шкуры в разных растворах, таскать их к реке, мыть, волочь обратно, а потом сушить, не проще ли сразу вымочить быка в бадье, где все эти растворы смешаны? Зверюга сама сходит к водоёму, ополоснётся, потом обсохнет в тенёчке равномерно-равномерно, и после снимай с неё готовую к выделке шкуру. Это ж как удобно. Мастер онемел от услышанного. Сил хватило лишь на одно слово: «Во-о-он!»

Следующим «счастливчиком», неосторожно принявшим на работу Недомыку, оказался гончар. Мастер длительное время отсутствовал в поисках нового сорта глины, ибо замыслы имел грандиозные, а мечты – смелые. Месторождения, которые находились у села, давали продукт, использовавшийся лишь для изготовления столовой посуды, а мастеру восхотелось создать шедевр. Для этого требовалась глина другого сорта. Он целую неделю колупал землю в лесу, у речки, в балках, даже под деревьями, но тщетно. Провизия закончилась, пришлось идти домой несолоно хлебавши, несахарно пивши и некисло тошнивши. И, как всегда это бывает, в одном из оврагов недалеко от деревни обнаружился целый пласт каолина, то есть голубой фарфоровой глины. Причём она оказалась настолько хорошей, что если сделать вазы, все мастера Востока обварят себе ноги. Гончар аж запрыгал от радости. И как сглазил. После того как быстренько сбегал в деревню за телегой и начал раскопки, оказалось, что глины в месторождении немного. Набралось всего четыре ведра. Он вдоль и поперёк исковырял весь овраг, понаделал кучу шурфов и канав, но тщетно. Это расстроило, но и распалило желание работать, так сказать, воплотить замыслы в жизнь. Энергия забила в теле ключом, и вместо того чтобы сесть в телегу, гончар поволок коня под уздцы. Причём так торопился, что копытное едва поспевало.