Не был, не состоял, не привлекался

Вскоре направили наш батальон на другой объект. Спозаранку отправились в путь налегке. Наши рюкзачки покидали в грузовик. Перед этим ночью прошел сильный дождь и идти оказалось очень непросто. Кое-где на лесных дорогах образовался настоящий летний «гололед». Растянувшись, мы брели неведомо куда. Подошло обеденное время, и мы, проголодавшиеся, пришли на лесную поляну, где стояли большие навесы. Возможно, для сена или же для другой сельской надобности. Под одним навесом выдавали по куску хлеба, куску масла и куску селедки. Есть сильно хотелось всем. Выстроились длинные очереди на раздачу. Комбат Симак спешился и спокойно наблюдал. Получив свои куски, передние отходили, и вскоре я оказался близ раздачи. Кто-то скомандовал, чтобы все выходили строиться, приехал полковник Куликов. Несколько стоявших впереди меня и я не покинули своих мест. Комбат Симак подошел почему-то ко мне и повысил голос. Я ответил по-простому: «Пошел ты на…». Симак промолчал, но раздачу кусков прекратил. Нас построили в колонну по двое. «Полковник» Куликов, возбужденный и бледный, прошел назад, стал за нашими спинами и произнес пламенную речь. Он говорил, что немцы наступают, над Родиной нависла опасность, мы несем потери, необходима железная дисциплина, сказал и об отдельных случаях саботажа. Не знаю, почему он ораторствовал так, чтобы мы его не видели. Может быть, применял раньше такой прием при других обстоятельствах. Дав гневную отповедь саботажникам, полковник вопросил: «Кто послал комбата Симака на хуй?!». Я, конечно, промолчал. Полковник гневно повторил вопрос и потребовал, чтобы саботажник проявил гражданское мужество.

Я твердо решил не сознаваться: подумал, что если сознаюсь, то этот псих может запросто приказать меня расстрелять. Почему-то я подумал, что из малокалиберной винтовки.

Не выявив саботажника, Куликов уехал. После этого случая мой товарищ Володя Мерварт не раз практиковал такую шутку: подкрадется сзади и крикнет: «Кто послал комбата Симака на…?!».

А Симак оказался нормальным парнем, таким, как все. Он говорил, что запомнил меня, я был заметным, в тельняшке. Запомнить-то он запомнил, но самозваному полковнику не сказал. Видно, ему не сочувствовал.

Тактика

Ранним утром нас привезли на двух грузовиках копать противотанковый ров по лугу, подле берега речушки. Начальники и грузовики остались в лесу, на опушке, в тени. Начальниками были люди со строительства Дворца Советов, того самого, что начали строить на месте взорванного Храма Христа Спасителя. Как известно, не достроили. Похоже было, что раньше эти начальнички командовали не студентами, а зэками.

Мучила июльская жара и мелкая пыль, тучами летевшая из-под лопат. Неожиданно пронесся слух, что на том берегу речушки появились немецкие броневички. Будто бы разведка. Неподалеку от меня на взгорке неожиданно возник младший лейтенант. Его сопровождали младшие командиры. Он был рослый, ладный, гимнастерка пригнана, пилотка сдвинута на затылок, выгоревшие на солнце белесые брови. Он приказал ребятам залечь. Потом, обращаясь к командирам, распорядился о флангах и, посмотрев на середину предполагаемого поля боя, насупился и серьезно сказал: «А тут…», сделал паузу, сдвинул пилотку на лоб, почесал в затылке и вдруг просиял: «X… с ним, поставим пушку!». Вытянул свисток из кармашка ремешка портупеи, свистнул и, незаметная до этого момента, из-за кустов появилась противотанковая пушка. Замелькали спицы больших колес. Развернулась и смотрит в сторону речки. Лицо младшего лейтенанта выражало уверенность, а может быть, даже удовольствие.

Ребятам скомандовали очистить луг, отползать к опушке леса. Я почему-то подумал, что, кроме стратегии, существует тактика.

Грузовиков на месте не оказалось. Начальники не стали нас ждать. Мы побрели по лесной дороге, по которой нас привезли.

Через полчаса появились наши грузовики. То ли начальники одумались, то ли у них была своя тактика.

Русскоязычный

Был жаркий день. Вдруг набежали тучи, и пошел дождь. Стало несподручно продолжать копать противотанковый ров и мы, студенты, укрылись в стогах. Паша, он же Павел Иванович, по прозвищу Чичиков, достал книжечку в мягкой обложке и стал читать хорошим голосом. Позднее он даже стал певцом. Читал неплохо. «Евгений Онегин» моментально заставил забыть чуть ли ни обо всем на свете, о фронтовых сводках, о более чем суровых условиях… Кем-то очень тонко сказано – магия слова…

Я вспомнил этот эпизод 1941 года, когда услышал по радио передачу, где ведущий объяснял научно и популярно, как трудно переводить Пушкина на английский язык. Мне всегда было любопытно: почему Пушкина, нашего самого-самого, не превозносят заграницей, где писают кипятком от Достоевского, преклоняются перед Толстым. Ведь их понимают! А Пушкина не чувствуют.

Я родился и вырос в среде, где все говорили по-русски. Папа и мама, правда, иногда, когда хотели, чтобы дети в разговор не вникали, общались на идиш. При этом употребляли много русских слов и, конечно, понимали, что секретности не получалось.