Я слышал от него, что директор института академик Шумаков, знаменитый хирург, тепло к нему относится. Было за что уважать Валентина. Не только за научную работу. Наперекор своим тяжелым болезням он находил силы и время для того, чтобы сочинять пьесы для фортепиано, издал тетрадь нот и радовался вниманию преподавательниц каких-то детских музыкальных школ, которым дарил свою тетрадь для учеников. Записывал свои пьесы на кассеты и дарил кассеты друзьям и знакомым. Не порывал связи со многими своими соучениками и друзьями из мира музыки. Находил силы встречаться с ними. Заводил новые знакомства. Это давалось ему легко, потому что он готов был вступить в разговор с незнакомым в любой момент.
Следил за событиями в мире шахмат, разыгрывал дома примечательные партии. Любил смотреть по телевизору спортивные состязания – футбол, хоккей, теннис.
Кроме всего прочего продолжал писать стихи. Однажды пожаловался мне по телефону, что сестра, известный критик, не одобряет его увлечений музыкой и поэтическим творчеством. Категорически заявляет, что его назначение – наука, а стихи заурядны и так далее. Мне было за Вальку обидно. «Скажи сестре, что у нее нет музыкального слуха», – посоветовал я. Валька посмеялся.
Он издал маленьким тиражом книжку своих стихов. В обращении к читателю написал: «В эту книгу, которую я осмеливаюсь опубликовать на семьдесят восьмом году жизни, я включил, в основном произведения, отражающие мое отношение к родным местам, природе, поэзии, музыке, к жизни и смерти, мою любовь к дорогим мне людям – живым и умершим».
И еще:
Он совершенно особенно относился к моим попыткам писать рассказики. Я читал их по телефону, благо короткие, именно ему, потому что он меня одобрял и делал критические замечания, давал советы. Он говорил, что ему не терпится увидеть напечатанную мою книжку. И еще говорил, что хочется дожить – дотянуть до восьмидесяти лет. Безграничная любовь к людям укрепляла его волю к жизни. Но не сбылось. Не дотянул полгодика.
В 1940 году отменили обязательное посещение лекций и семинаров в вузах, потому что отменили стипендии для всех, кроме отличников, и ввели плату за обучение. Свободное посещение давало студентам возможность подрабатывать. Кстати, и в школе ввели небольшую плату за учебу, хотя в Конституции было написано, что обучение бесплатное. Моя младшая сестра сформулировала четко: «Бесплатное обучение за деньги». И никакого противоречия между Конституцией и жизнью.
В институте стали уделять большое внимание военному делу. Строевая подготовка, лыжи, еще повыбрасывали коврики из тира. Учись стрелять лежа не на коврике! Говорили, что так надо, будто бы велел новый нарком обороны Тимошенко.
Шла война между Англией и Германией, оккупировавшей чуть не всю Западную Европу. В газетах печатали речи Черчилля и Гитлера. СССР уже имел договор о дружбе с Германией, уже протянул братскую руку помощи Западной Украине и Западной Белоруссии, Бессарабии и странам Балтии. Наш студент Курт из Республики немцев Поволжья явно не сочувствовал англичанам. Он, конечно, не догадывался, что скоро мы будем воевать против немцев в союзе с англичанами, а немцев из Поволжья и других советских областей отправят в ссылку поголовно. Молодой же профессор политэкономии Дашевский, демократичный и симпатичный студентам, как-то ответил на мой вопрос во время перерыва между занятиями, что экономический потенциал Англии плюс поддерживающих ее Соединенных Штатов выше и поэтому Германию ждет поражение.
Студенты отлично знали слова песен: «Ведь от тайги до британских морей / Красная армия всех сильней / Так пусть же Красная / Сжимает властно / Свой штык мозолистой рукой / И все должны мы / Неудержимо / Идти в последний смертный бой», а также «Броня крепка и танки наши быстры…». Еще: «Когда нас в бой пошлет товарищ Сталин / И первый маршал в бой нас поведет». А первый маршал и товарищ Сталин убедительно обещали, что мы ни одной пяди своей земли не отдадим, что чужой нам почему-то не надо, что на удар ответим тройным ударом, что воевать будем на чужой территории. Правда, когда зимой случилась «справедливая» война с маленькой Финляндией и из четырех наших ребят, принявших добровольно в ней участие, вернулись двое, да еще мы слышали, что померзло там и погибло много наших, это как-то дисгармонировало с твердыми представлениями. Правда, вернулся Костя, парень, который раньше учился в соседней школе, да еще с орденом Красного Знамени, очень почетным тогда, как и позже.