Не бойся быть моей

– И стал успешным.

– Да, но не сразу. Производство оливкового масла – дорогостоящий бизнес. Также важны эффективные технологии. Так что сначала отцу пришлось несладко, но в итоге он сумел купить еще земли и посадить больше деревьев.

– И ты унаследовал его дело.

– Да.

Антониос весь сжался, вспоминая прошлое. Он поклялся никому не рассказывать о том, что испытал, когда империя Маракайос зашаталась на его глазах: у хозяина поместья случился сердечный приступ, и старшего сына срочно вызвали домой. Он не расскажет и сейчас, будет защищать память отца, хотя это и достается дорогой ценой. Иногда ему кажется, что он продал свою душу, чтобы спасти отцовскую. Он тогда вернулся из Афин, где недавно начал работать по настоянию отца. Тот не хотел рассказывать сыну, как ужасно идут дела. Тогда Антониос этого не знал и считал, что отец просто его недолюбливает.

– О чем ты думаешь? – спросила жена, и он посмотрел на нее.

– Так, ничего особенного.

– Ты нахмурился.

Он пожал плечами:

– Просто думаю обо всем, что еще предстоит сделать.

– Наверное, сложно было выкроить время, чтобы отправиться в Нью-Йорк.

– Но это было необходимо.

Линдсей не ответила, и какое-то время они молча шли под палящим солнцем. Воздух был прохладным и свежим, и аромат цветов оливы доносился до них всякий раз, когда они наступали на упавший бутон.

Линдсей повернулась к нему, улыбаясь.

– Ты похож на короля, оглядывающего свои владения.

– Я, наверное, именно так себя и чувствую, – признался он. – Горжусь тем, что мой отец создал это из пустоты.

«И тем, что я смог все это сохранить, хотя все висело на волоске».

Девушка положила руку на его запястье, пальцы ее были нежными и прохладными.

– Я рада, что ты все это показал мне, Антониос. Теперь я лучше понимаю тебя.

Он посмотрел в ее прекрасные серые глаза, такие ясные и большие, не переставая думать о руке, лежащей на его запястье.

– А ты хочешь понимать меня? – тихо спросил он.

Она закрыла глаза и убрала руку, отчего сразу стало как-то пусто.

– Я… – начала она, призадумалась, а затем покачала головой, грустно улыбаясь. – Наверное, сейчас уже это не имеет смысла, да? Но я все равно рада.

Антониос лишь кивнул.

Между ними все кончено.

– Нам пора возвращаться, – сказал он вслух. – Мама ждет нас к обеду.

Покосившись на девушку, он добавил:

– Только нас вдвоем. Хорошо?

– Прекрасно, – заверила его Линдсей. – У меня не возникает проблем в небольших компаниях. А еще мне нравится твоя мама, Антониос. Я люблю быть в ее компании. – Внезапно воодушевление на ее лице померкло, и она повернулась к нему. – Мне очень жаль, что она больна.

Мужчина кивнул, чувствуя, как камень на сердце давит еще сильнее.

– Мне тоже.

– Прости… прости меня за то, что я не была рядом, когда ей поставили этот диагноз. – Линдсей прикусила губу. – Я должна была.

Он не сумел найти нужных слов: вихрь чувств закрутил его, и было трудно разобрать, чего в нем было больше: там были благодарность за ее сострадание, надежда и горечь. Да, он бы хотел, чтобы жена была в тот момент рядом. И мечтал, чтобы она хотела быть с ним и чувствовала себя счастливой. Но вслух он опять сказал другое:

– Сейчас ты рядом, и это единственное, что имеет значение.

Они пошли назад, к дому.

– Когда ты скажешь родным, что мы разводимся? – спросила Линдсей.

Антониос напрягся.

– Когда придет время. Ты торопишься?

– Нет, но неужели ты собираешься обманывать их до конца жизни твоей мамы?

– Это не так уж и долго, – горько сказал он. – Врачи дают ей несколько месяцев, а может, и недель. У нее рак в тяжелой стадии, и она не хочет операции.

– Хочешь, я могу ей сказать, – тихо предложила Линдсей. – Это моя ответственность.

– Нет, – произнес он поспешно, и возглас получился слишком громким и тяжелым. – Это только причинит ей боль. Почему нельзя позволить ей умереть спокойно, зная, что мы счастливы?

Она прикусила губу.

– Не люблю лгать.

– Я тоже не люблю.

Но, подумал про себя Антониос, лгать ему приходится уже слишком давно – ложь во спасение, как и та, которую он хочет сказать матери о своем браке.

– Для нее так будет лучше, Линдсей, – тихо произнес он. – Зачем огорчать ее, когда ей так недолго осталось?

Она посмотрела на него глазами полными боли и медленно кивнула.

– Хорошо. Но у тебя есть сестры и брат, и похоже, они уже что-то заподозрили.

– Все потом, – хрипло сказал он. – Я скажу им после смерти мамы.

Боль снова исказила лицо девушки, и она потянулась к руке мужа и пожала ее, в глазах ее явственно читалось сочувствие.

– Мне жаль, Антониос. Я отношусь к Дафне, как к родной матери.

– Мы оба будем по ней скучать, – согласился он.

Антониосу не хотелось отпускать ее руку и снова становиться вежливым, осторожным и дружелюбным. Может, сейчас они могли бы построить что-то заново?