Не ангел

Дверь распахнулась внезапно и бесшумно, так что мы вздрогнули от испуга. На пороге стояла немолодая женщина в темном платье, гладко причесанная; меня поразило, как она уставилась на нас без всякого выражения, пустыми глазами — ни удивления, ни вопроса.

— Здесь ли живут Александр Николаевич и Ольга Аркадьевна Рашетовские? — откашлявшись, проговорил я.

Служанка молча отступила, пропуская нас внутрь. Уже взойдя в переднюю, а после — в гостиную, я поразился вторично: в доме стоял странный могильный холод, точно печей не топили уж несколько лет; воздух был затхл. Я огляделся: гостиная была роскошно убрана, с мягкими диванами и креслами, начищенными канделябрами, потолок украшала затейливая лепнина, паркетный пол блестел, а в камине, украшенном фигурными изразцами, весело потрескивали дрова — никаких следов запустения. Было полутемно — служанка зажгла три свечи.

«Очень странно, — подумалось мне. — Дрова горят, ни следа пыли, а точно в склеп взошли».

Безмолвная служанка принесла поднос, на котором был сервирован чай. Даша спросила ее о тетушке, но ответом было молчание: женщина посмотрела сквозь нее невидящими глазами и вышла.

— Она, должно быть, немая, — произнесла Даша дрогнувшим голосом и поежилась.

Мне тоже было очень не по себе, однако не хотелось пугать сестру еще больше; мне и так было больно представлять, как моя Даша, которую папенька с маменькой самозабвенно любили и нежили, будет жить в таком склепе. Мы подошли с Дашей к окну, занавешенному плотными шторами; отогнув штору, сестра внимательно вгляделась в туманные очертания улицы, затем начала развязывать тальму…

…Давешняя горничная возникла около нас так внезапно и бесшумно, что Даша вскрикнула от неожиданности. Казалось, служанка появилась прямо из стены. Она помогла Даше снять плащ и шляпку и удалилась.

— Как… Как она вошла, ты видел? — пробормотала сестра. — И руки у нее такие ледяные… Страшно мне что-то, Ваня.

Клянусь, в эту самую минуту я уже хотел предложить Даше уйти из странного дома подобру-поздорову; меня останавливало лишь сознание, что в этом случае ее мечта быть ближе ко мне разбивается в прах. Во всем Петербурге мы не знали ни единой души, кроме дяди с тетей и моих друзей по военному училищу, поселить же такую молодую девушку у чужих людей я не считал возможным; тем временем мне самому пора было приступать к учению. Оставалось одно: возвратиться в Ораниенбаум, упросить подругу матушки принять Дашу у себя, пока найдется место в пансионе.

Я уже собирался предложить сестре идти, как вдруг она вгляделась в дальний угол гостиной и испуганно взвизгнула. Я посмотрел, куда она указывала дрожащим пальцем. Оказывается, все это время мы были не одни! Там, в углу, в высоком кресле, напоминающем трон, сидел человек, одетый в весьма старомодный коричневый сюртук с бархатным воротником и пестрым муслиновым галстуком. Он не смотрел на нас; его неподвижные темные глаза уставились куда-то в стену, поверх наших голов. Мы не могли оторвать от него глаз; казалось, человек этот еще не стар, его лицо не бороздили морщины, а волосы не были тронуты сединой — но он был настолько изнуренным на вид, что казался едва живым. Неужели это хозяин дома?

— Рашетовский Александр Николаевич, ваш дядюшка, — раздался позади нас старческий голос. Мы с Дашей подскочили и обернулись, испытав, впрочем, настоящее облегчение от того, что услышали, наконец, человеческую речь.

Сзади стоял маленький старичок, по виду — лакей; верно, он состоял при дядюшке. В отличие от самого дяди и странной служанки, он выглядел почти обычно: почти — потому, что его глаза тоже были неподвижны. Когда он обратился к нам, улыбаясь, то улыбались только его губы.

— Вы дядюшке прислуживаете? Вас как звать? — начал спрашивать я, но Даша меня перебила.

— Постой же, Ваня: невежливо! Надобно же дядюшке представиться…

Я откашлялся и начал рекомендоваться сидящему в кресле полуживому человеку, который ничего не отвечал и даже не глядел на меня. На всякий случай я еще раз пересказал то, что уже было в моих письмах к ним: его младший брат, а мой папаша, Николай Николаевич Рашетовский, с супругою преставились, мы с сестрою получили от тетушки письмо с приглашением приехать и счастливы видеть в добром здравии… Тут я несколько смешался. Выручила Даша: она подошла к дядюшке, поцеловала у него руку и уселась рядом с ним. Тот ничем не выразил своих эмоций, но и руки не отнял. Я повернулся к лакею.

— Что дядюшка, он, верно, болен?

— Меня, барин, Тимофеем зовут, еще твоему дедушке прислуживал; теперь при барине Александре Николаиче неотлучно состою. Еще махоньким его знал. Да вы садитесь; вишь, и барышня присесть изволили. Барыня нескоро выйдут, а я покамест вам расскажу про вашего дядюшку, коли желаете.

Его мягкий старческий голос совершенно меня успокоил, даже как будто стало теплее. Я присел в кресло и стал смотреть в огонь, стараясь не думать о неподвижных глазах старого Тимофея, которые неотступно сверлили меня.

И Тимофей начал рассказ, который я передам здесь своими словами.

Глава 2