Не ангел

— Скорее, барин, бегите! — Тимофей подтолкнул меня в спину. Я уверен был, что он идет с нами, и взял Дашу за руку; тем временем Тимофей потянул дубовую дверь на себя, и она подалась неожиданно легко. Ключ заскрежетал в замке изнутри…

…Дом пылал точно факел. Мы с Дашей бросились бежать по улице: если повезет, мы встретим дворника или городового, кто может послать за пожарными. Правда, я вовсе не был уверен, что возможно затушить такой пожар… С верхнего этажа до нас донесся пронзительный, злобный визг, в котором не было ничего человеческого… От огня улица стала светла, точно днем…

Мы бежали, не оглядываясь более; под ногами скрипел снег, метель слепила нас. Улица тянулась перед нами, тихая, сонная, где-то залаяла собака, услышав наши шаги. Я уже задыхался и не мог бежать, притом мне приходилось поддерживать сестру, которая тоже обессилела. Мы перешли на шаг, как вдруг из-за угла вынырнули две высокие фигуры в мундирах; я бросился к ним.

— Господин городовой… — я едва мог говорить. — Там пожар… Дом, в конце Надеждинской… последний… Горит. — Я показывал рукой назад, будучи не в силах обернуться и увидеть все это снова.

Даша буквально висела у меня на локте. Городовой кивнул подошедшему на шум дворнику, и тот подхватил ее.

— Э-эх, бедняжки, — сочувственно проговорил он. — Да кто ж вас перепугал-то так? Да вы откуда такие выскочили?

— Пожар, там пожар, дом на Надеждинской, последний, горит, не видите? — повторял я.

— Видать, не в себе они, — сказал городовой. — Напугал кто-то до смерти, так и померещилось. К доктору бы им надо…

— Да что вы! — в отчаянии вскричал я. — Дом тетушки нашей, Ольги Аркадьевны Рашетовской… Там пожар! Мы только с сестрой и выбрались…

Городовой вздохнул и, не говоря ни слова, взял меня за плечи и развернул.

Метель улеглась, осталась лишь небольшая поземка. Во всех домах огни были потушены, и до самого конца Надеждинскую окутывал полумрак. Стоя здесь, под фонарем вместе с городовым, я бы, конечно, заметил пылающий дом моей тетушки — но никакого пожара не было видно. Улица была темна и тиха.

— Ну, видите, ваше благородие? — спросил городовой. — Никакого пожара нет и в помине, напрасно беспокоиться изволили. Надо бы вас с сестрицей устроить где-нибудь, вы, видать, нездешние? Вы где квартировать-то изволите? Куда прикажете проводить?

Я закрыл глаза. Все это походило на фантасмагорию или кошмарный сон.

— Мы приехали к тетушке, Ольге Аркадьевне Рашетовской, дом на Надеждинской улице… Жили у них, пока не начался пожар… Мы только и спаслись… — я повторял эти слова, точно испорченная шарманка, когда мы уже ехали на извозчике в гостиницу. Закутанная в одеяло Даша не говорила ни слова, только тряслась и прижималась ко мне.

— А, это они, видать, тех историй наслушались, про пожар-то тот давний, у Рашетовских. Да ведь это когда было! Оно и верно, сгорело тогда все дотла. Страшное, говорят, дело было, ничего от дома не осталось — даже трубы печной. Это, я чаю, его благородию кто-нибудь ночью нарассказывал, может, еще приврали чего… Про дом-то этот всякое нехорошее болтали! И про хозяйку его, что, мол, чуть не ведьма всамделишная была.

— Не-ет, не так, — вступил извозчик. — Я слышал, будто барыня эта ангел была настоящий, хворых, недужных спасала, да муж ей, бедняжке, попался чуть не сам дьявол: крепостных своих до смерти порол, а она только вступится, так и ей доставалось…

— Да барин Рашетовский сам-от святой был, на церкви жертвовал, нищим подавал, никому слова вспоперек не сказывал; а вот супруга ихняя, вот она…

— Когда? — слабым голосом перебил я очередной виток басен. — Когда был пожар в доме Рашетовских? Выжил кто-нибудь?

Извозчик вместе с городовым с любопытством поглядели на меня.

— А почитай, лет десяток тому будет, ваше благородие. Какой там выжил — ни камешка не осталось. Место там, говорят, нехорошее, никто строиться не стал — так и стоит пустое, летом все лебедой да полынью зарастает, а зимой сплошь сугробы лежат.

— Место нехорошее, проклятое как будто, — подтвердил извозчик. — Лошади его боятся, как мимо едешь, все хрипят, пятятся да на дыбы норовят. Это вот, когда кровь невинную где прольют али душа успокоиться не может… Вот у нас в селе было дело…

Дальше я уже не слушал. Я вдруг нащупал у себя в кармане бумагу, сложенную привычным мне образом — так, как я обыкновенно складывал все важные бумаги. Я похолодел: вспомнилось мне, как мы ехали с Дашей от вокзала, как я нащупал в кармане письмо… Дрожащими руками достал я бумагу и развернул, уже готовый увидеть французский текст, выписанный твердым почерком Ольги Аркадьевны, а внизу письма — адрес. Я зажмурился, но, когда мы проезжали под фонарем, сделал над собой усилие и открыл глаза, на всякий случай заслонив бумагу от Даши…

Затем я глубоко вздохнул и откинулся на жесткую спинку извозчичьих саней. Передо мной был чистый лист.