Называется Жизнь (социологический роман)-Вторая Часть Дилогии

— Нет-нет. Не нужно домой. Куда вы в Академгородок будете мотаться вечером. — Лина задумалась. — Да и в аэропорт — тоже не дело. Так, надо подумать, как лучше… А может, вы прямо сейчас съездите домой и привезете сюда, я еще здесь буду с полчаса. На такси… Ведь вы, кажется, недалеко живете?

— А поедемте ко мне прямо сейчас, — вдруг оживленно предложила Мария Ивановна. — Рабочий день кончился. Я понимаю, вы заняты. Но ведь ужинать-то все равно будете. Я здесь рядом живу, чем-нибудь попотчую вкусненьким, а от меня закажем такси, и вы спокойно поедете домой.

— А что, пожалуй, это неплохой вариант, — рассмеялась Лина, все более проникаясь симпатией к этой неугомонной женщине.

Минут через двадцать они уже сидели за столом уютной кухни Марии Ивановны и ели голубцы, приготовленные ею накануне. За сутки голубцы настоялись, капуста впитала все вкусовые оттенки фарша и была необыкновенно вкусной.

Затем Мария Ивановна подала чай с тортом, который тоже сама испекла накануне.

— До чего же все вкусно, Мария Ивановна, — сказала Лина и похлопала себя по животу, дав этим жестом понять, что уже давно так много не ела.

— Ничего, Галина Петровна, не волнуйтесь, что это отразится на вашей превосходной фигуре, — сказала по-сестрински тепло Мария Ивановна. — Я же из тех, кому, по чьему-то остроумному выражению, суждено "всю жизнь бороться со своим телом", где оно побеждает. — Мария Ивановна расхохоталась.

— Но при этом вы с таким вдохновением готовите, живя одна, — сказала Лина, не в силах оторваться от своего куска торта.

— Сейчас, одну минутку, — сказала Мария Ивановна и вышла из кухни. Через мгновение она вернулась со средней величины коробкой, уложенной в какую-то сетку, похожую на рыбацкую.

— Это и есть сервиз, — сказала она, поставив коробку на стул рядом с Линой. — Галина Петровна, — продолжила она, снова сев за стол на свое прежнее место. — Если б вы знали, что есть для меня моя сестра. Она и ненамного старше, но была мне как мама всегда, несмотря на то что нас разбросала судьба… Она уехала в Москву после десятилетки попытать счастья. Она была красавицей, думала стать артисткой… ну знаете, типичная история провинциальных красавиц. По большому счету, жизнь у нее не сложилась. Вернее — она не получила того, что по праву заслужила. Несправедливо. Но кто знает, почему так… Судьба.

Мужья были, но детей так и не завела… Но что делать — к современной жизни она не приспособилась. Но у нее хлебосольный дом. Она любит людей. Она проработала всю жизнь в библиотеке. Конечно, карьера не бог весть что. Но на этой работе она обрела много друзей из московской интеллигенции. Людей интересных, творческих. О моей Клаве можно долго и много говорить.

— Клава? Клавдия Ивановна? Как Шульженко! — вставила Лина с улыбкой.

— Совершенно верно, Галина Петровна! — радостно подхватила Мария Ивановна. — А мы именно так к ней и относились. Тем более что она очень любит петь песни из репертуара Шульженко и у нее тембр голоса даже чем-то схож с великой нашей певицей. Ой, что она за человек, моя Клаша. Я так рада, что вы с ней познакомитесь.

Лина слушала прежде несимпатичную ей женщину, обнаруживая в себе все большую расположенность к ней и понимание причин того, почему ей удалось стать для Данилы Ивановича не просто незаменимым референтом, но доверенным лицом, близким другом, на которого он до женитьбы полностью полагался во внепроизводственных сторонах жизни.

Раздался звонок таксиста, сообщившего, что он уже у подъезда. Мария Ивановна, ухватив за самодельные ручки торбу-авоську с коробкой, спустилась вместе с Линой, чтобы проводить ее до машины.

— Мягкой вам посадки, Галина Петровна, — сказала, словно вкладывая все тепло своей души в слова прощания, Мария Ивановна. — Поцелуйте за меня Клашу. Передайте ей, что я уже начала готовиться к встрече столетия с ней, как мы договаривались. Спасибо вам!

Х Х Х

НОННА сидела на пассажирском сиденье недавно приобретенного "Лексуса" и утирала слезы. Муж Боб, который и без того с трудом вел машину в этот страшный тропический ливень, вынужден был рискованно отвлекаться от дороги, чтобы сочувственным взглядом успокоить жену. Порой он даже, оторвав правую руку от руля, пытался погладить ее плечо или обнять.

Нонна, живя уже столько лет в Америке и с мужем американцем, полностью "взяла язык" (как выражаются эмигранты) и в основном разговаривала с ним по-английски, но только когда все было гладко и ровно дома или в присутствии американских друзей, коллег мужа.

Когда же бывала чем-то недовольна или просто в плохом настроении, она переходила на свой родной русский, которым могла передать все оттенки эмоций. И таким образом Боб тоже "взял" по-своему русский, к которому вынужден был прибегать в соответствующих ситуациях.