Назад в СССР 3

— Вот, — режиссер указал на одну из множества дверей в тесном коридорчике. — Гримерка нашей звезды, чтоб под ней сцена горела и оркестровая яма ее проглотила, прости господи…

Последние слова Захар Николаевич произнес вкрадчиво, будто боялся, что его услышат через дверь. Он даже в нее не постучал, предоставив сие действо нам:

— И гримерка у нее отдельная. Ну ничего, это мы скоро исправим. У нас отдельная гримерка была только у товарища Попова, в Москве который сейчас в кино снимается, так он народный артист СССР, между прочим. Заслужил. Что ж, я вам более не нужен? Простите, господа, тогда удаляюсь, репетиция идет, и премьера на носу.

— Какие мы вам господа? — я посмотрел на Ожегову, такое обращение к нам ее ничуть не задело, а мне пришлось формально соблюсти местный “советский этикет” и предъявить за “оскорбление”.

— Ой, простите-простите!.. Товарищи! Да, конечно, товарищи! Из образа, знаете ли, не вышел. Мы часто в театре разговариваем друг с другом фразами из той эпохи, в которой пьесы написаны. Для слияния с ролью, так сказать. Прочувствовать веяние прошлых лет изнутри. Всё, ушел, прощайте!

Я постучал в дверь, на которой красовалась золотистая табличка: “Зинченко Галина Павловна”. В ответ тишина. Постучал еще — никакой реакции.

Толкнул дверь и вошел внутрь. Что-то мелькнуло перед глазами. Еле успел пригнуться. Мимо головы просвистел женский сапог, скорее всего, из реквизита. Вот черт! Если бы не реакция, в лоб бы точно получил. Метко швыряет. Я вспомнил про Светлану и оглянулся, но она за мной не очень спешила, так что с ней все было в порядке. Что ж. Сапоги у меня еще ни разу над головой не летали. Сразу вспомнился мульт про Фунтика.

— Вы кто такой? — вместо извинений бросила мне дама забальзаковского возраста с сигаретой в мундштуке. Она сидела на атласном диванчике с резными и кривыми, как у мопса, ножками. Рядом на тумбочке початая бутылка грузинского вина. Лицо ее напоминало киношную ведьму, но не было отталкивающим: чуть крючковатый нос, пронзительные глаза непонятого цвета, аккуратно выщипанные тонкие дуги бровей и слой театрального грима.

Актриса явно меня не узнала, за последнее время одноклассник ее сына слишком уж изменился. Да и в школе она появлялась нечасто, родительские собрания пропускала, может, потому и вырос сынок балбесом.

— Спокойно, Галина Павловна, — я достал удостоверение и просто показал красный лидерин, не раскрывая. — Мы из милиции.

— Из милиции? — нахмурилась дама, закинув ногу на ногу, чуть не запутавшись в длинном подоле бархатного платья. — А я подумала, что это Захарка-негодник ко мне вломился. Вот и встретила его обувкой. Что вам нужно? Я уже все рассказала. Я ничего не знала о пристрастиях своего мужа, и мне не интересны больше ваши вопросы…

Света тоже вошла в гримерку, мы встали у порога. Психолог попыталась наладить контакт:

— Галина Павловна, у нас вопросы не про кассеты. Это очень важно. Можно мы присядем и спокойно поговорим?

— Неужели шубу мою нашли? — язвительно проговорила актриса. — Вот спасибо. Где мне ее можно забрать?

— По шубе вашей мы еще работаем, — соврал я, вспомнив, как отпустил “Деточкина”.

Надеюсь, я поступил правильно. Судя по суточным сводкам о преступлениях, он внял моим советам и свалил из Новоульяновска. А может, просто затихарился.

— Ну садитесь, коль пришли, — надменно бросила Зинченко, тряхнув сигаретой над серебристой пепельницей в виде короны.

— Спасибо, — психологиня пододвинула стул поближе к диванчику, где восседала цаца.

Я же примостился чуть поодаль. Так легче уворачиваться от сапог.

— Задавайте уже ваши вопросы, только побыстрее, у меня репетиция.

— Насколько я знаю, — ухмыльнулся я. — У вас нет роли в сегодняшнем спектакле.

— Кто вам такое сказал? — взвизгнула актриса. — этот плут Агошкин? Ничтожный режиссеришка! Да его скоро снимут! Я уже позвонила в управление культуры, рассказала, как он молодых актрис по углам обжимает и роли им после этого выдает соотвествующие.

— Сомневаюсь, что его снимут. Тогда надо будет уволить еще треть всех режиссеров страны (продюссеры еще не народились, и пока с их функциями справлялись режиссеры). Скажите, Галина Павловна, у вашего мужа была любовница?

— Какое отношение это имеет к делу? — холодно проговорила Зинченко.

— Ваш муж подозревается в других преступлениях. Гораздо более тяжких.

— Туда ему и дорога, — фыркнула “ведьма”. — Всю молодость мне загубил. Я только сейчас жить начала, когда пришла в театр. Не было у него других. Меня он одну любил и любит.

— По нашим сведениям примерно чуть больше года назад вы застали его в квартире с женщиной. И у вас произошел конфликт.

— Что вы себе позволяете? Ни одна потаскуха не была в моей квартире! Это неслыханно, чтобы шалава дома у меня развлекалась.

— Вспомните хорошенько, — я добавил в голос настойчивости и официоза. — Сведения у нас достоверные…

— Ложь! Наглая ложь! Хоть и муженек мой падкий на женщин был, но никогда бы Зинченко не приволок домой шлюху! Еще есть вопросы? Если нет, то попрошу вас удалиться. Немедленно!