Назад в СССР

Я не заметил, как очутился в своем подъезде. Поднялся на этаж и постучал. Дверь открыла обеспокоенная мать:

— Андрюша, ты где ходишь? Ужин остыл. Я тебя потеряла. Тебе, кстати, письмо пришло…

Глава 16

— Что за письмо? — удивился я. — От кого?

— Сам увидишь, — хитро улыбнулась мать. — У тебя в комнате на комоде лежит.

Письма мне никогда никто не присылал. Память Петрова об этом мне точно говорила. Некому было писать. Первое в этой жизни почтовое послание я получил из школы милиции, когда в больнице лежал.

Я поспешил в комнату. На массивном комоде из цельного дерева белел заветный конвертик. Любопытство раздирало меня на части.

Я взял письмо и придвинулся к настольной лампе. На лицевой стороне аккуратным женским почерком выведены ровные, как постриженные кусты возле горисполкома, буквы. В строчке обратный адрес написано: г. Москва, ул. Островитянова, д.1, медицинский институт им. Н. И. Пирогова, общежитие № 2, ком. 205.

Сердце приятно екнуло. Разорвал конверт. Тетрадный листок в клетку исполосован почти одинаковыми рядами строчек.

Катя писала, что поступила, и что больше не злится на меня (естественно, иначе бы не написала). В Москве ей нравится, но она скучает по нашему городу (по нему ли?)

Учеба начинается не первого сентября, а с отсрочкой на две недели, но в Новоульяновске она будет не скоро, только после зимней сессии, так как сейчас их отправляют в Подмосковье на сельхозработы, помогать местным колхозам копать картошку. Каждому студенту даже выдали памятку на бумажке, она взяла две и одну вложила в конверт, будто-бы в свое оправдание. На тонком желтом листочке памятки чернел печатный текст: «Товарищ, возьми с собой: сапоги, непромокаемую накидку от дождя, телогрейку или тёплую куртку, шерстяные носки, перчатки резиновые и хлопчатобумажные…»

Во как передо мной отчиталась. Думает, я не поверю. Но я, вообще-то, ее и так не ждал. От слова совсем.

Ну, ничего, на картошке развеется и выкинет меня из головы. Вечерние посиделки у костра с гитарами, новое общение, суп из тушенки, запеченная в углях картошка и прочий романтик. Девка она видная, студентики за ней в очередь выстроятся. Я сам застал еще то время и помню славные битвы за урожай.

И в эту эпоху, и в мою бытность на картошку направляли в обязаловку. В некоторых ВУЗах даже на целый месяц. Считай, как вахту отработать, и увиливать было нельзя, если только удавалось справку медицинскую раздобыть, что немощный и больной. Но такой ерундой почти никто не занимался, большинству студентов нравилось сменить обстановку.

Романтика своего рода. Сколько первых влюбленностей взошло на этих полях и грядках. Сколько потом было разбито сердец. Но нередко сельхозработы заканчивались в последующем студенческими свадьбами. Я так со своей бывшей женой познакомился. Причем, она была у меня бригадиром в отряде.

Некоторые, не особо сильные в учебе студенты, спасались картошкой от отчисления. Если, конечно, не ленились и вкалывали побольше других. Их трудовые подвиги засчитывались в институте. Даже титулы были предусмотрены для особо отличившихся «Мисс борозда», например.

Лично у меня картошка оставила светлые воспоминания. Хоть я и непривычен был к подобному крестьянскому труду. Особенно банька деревенская запомнилась (размещали нас в близлежащих деревнях и поселках) с дубовым веничком и нырянием в холодный пруд. Даже ватники на четыре размера и кирзовые сапоги на два размера больше вспоминаются на девчонках с умилением. Мне вдруг дико захотелось самому сгонять со студотрядом на картошку.

Дальше Катя писала, что скучает по родителям, спрашивала про меня и про мать. Не собираюсь ли я в ближайшее время в Москву и куда я собрался поступать на следующий год. Не передумал ли насчет школы милиции. Предлагала свои варианты: юридические факультеты в Москве с военной кафедрой.

В конце письма более крупным росчерком: «Пока, целую».

Хм-м… А студенческая жизнь идет ей на пользу. Уже не такая зажатая стала. По последней строчке это видно.

Прочитав письмо, я хотел было его выбросить, но что-то удержало мою руку. Я засунул листочек обратно в конверт и бережно положил его в комод, зарыв под кучей своих вещей.

* * *

— Петров! — в цехе ко мне подошла девушка в смелых для этого времени брюках в обтяжку на упругой попе и приталенной клетчатой рубашке (необычный наряд для комсорга, но на фабрике за робу сойдет). — У тебя какие планы на сегодняшний вечер?

— Сегодня занят, — ответил я, оторвавшись от склеечного пресса. — Завтра могу в кино с тобой сходить или еще куда.

— Раскатал губу, — отрезала деваха. — Я про другое. Ты почему отлыниваешь? В общественной жизни фабрики участия не принимаешь?

Зина смотрела на меня, как на шпиона или врага народа. Девка она боевая, не то что Косичкина. Взгляд пронзительный, как у КГБ-шника, хотя если бы не этот взгляд, ее можно было бы назвать даже красивой.

С прической и макияжем не заморачивается. Черные брови и черные ресницы на фоне голубых глаз и без косметики смотрелись выразительно. Темно-русые волосы вытянуты в хвост, перехваченный сзади резинкой.