Назад в СССР 2

Я попытался максимально снять с себя заслуги в успехе поиска Олега. Не хватало мне еще попасть под прицел Горохова. А там, глядишь, слава и до старого друга Черненко докатится. Только-только конторские от меня отцепились, и я вздохнул спокойно. Хотя, возможно, это иллюзия. Усыпить бдительность, а потом ударить из-за угла, тактика тоже хорошая. В том, что я не шпион, Черненко уже наверняка убедился. Шпионы преступников не ловят и мальчиков пропавших не ищут. Ни к чему им так светиться.

Я показал дорогу к избушке отшельника. Мы забрали Олега и Седого. Ремень на его запястьях сменили на наручники. Я отдал операм бумажку с “предварительными показаниями” Седого. Записал все вчера: “где, с кем, когда и почему”, чтобы он потом не спрыгнул со своих обещаний.

Седой попытался включить заднюю, вещал, что его заставили себя оговорить, что банда во главе с ментом вообще казнить его пыталась и после в леске труп прикопать, но он чудом выжил. Так как взял на себя все, что можно, и лишь в убийстве Кеннеди не сознался.

Но в такой бред никто не поверил, а опера ему еще отвесили (незаметненько для Горохова) пару зуботычин, чтобы лишний раз не наговаривал на честных ментов. После чего браконьер успокоился и молчал в тряпочку. Лишь зыркал исподлобья на нас с Погодиным в бессильной злобе.

* * *

Прошла неделя, Олег все-таки словил пневмонию и лежал в стационаре. Я навещал его каждый день. Болезнь протекала без осложнений, и меня даже пускали к нему в палату. Я приносил ему “Кара-кум” и апельсины. Читал ему его любимую сказку про злодея Урфина Джюса и его нерасторопных дуболомов.

Акима за спасение мальчика хотели представить к награде, но тот отказался. Не стал даже называть свою фамилию, а без анкетных данных представление на награду никак не состряпать. Двое ушлых журналистов, используя где-то раздобытую карту, на которой я делал пометки, пытались добраться до него и взять интервью (весть о лесном отшельнике, спасшем мальчика, уже успела разнестись по области — уж больно красочна была), но вернулись ни с чем. Сказали, что избушка заброшена. На то он и отшельник, чтобы жить обособленно. Наверное, не выдержал внимания и ушел еще глубже в леса.

Трошкин сидел на больничном и часто от нечего делать доставал меня телефонными звонками. Спускался из дома к таксофону и тратил медные двушки на болтовню. Каждый вечер я терпеливо выслушивал его рассказы о том, как он бесстрашно залез на самое высокое во всем лесу дерево и упал с самой макушки да чуть не разбился. На мои заверения, что я там тоже был и мед-пиво пил, лишь отмахивался и повторял свой рассказ каждый раз с новыми подробностями. Вдруг я чего-то не заметил и упустил.

Несмотря на раскрытое убийство Зверевой, Горохов и Ожегова остались в Новоульяновске и взялись за убийства трех других девушек (Роговой, Соболевой и Красицкой) — думаю, вообще-то именно из-за серии они и приехали. Дела по ним объединили в одно, и властям пришлось признать наличие в тихом советском городке настоящего серийного убийцы. Маньяка молва тут же окрестила Новоульяновским душителем. С тех пор вечерний город опустел. Женщины старались больше не ходить в темноте поодиночке.

В первый же рабочий день после спасения Олега Паутов вызвал меня к себе в кабинет. Он был уже в курсе всех произошедших событий, но разговор начал не об этом:

— Садись, Андрей, сейчас мне Горохов звонил. Про тебя все расспрашивал.

Я поморщился. Опять под меня копает? Уже же ясно, что я никак не могу быть душителем, маньяки других убийц не ловят. Но я понял, что ошибся, когда Паутов продолжил:

— Спрашивал, как ты по работе вообще, какие навыки, сильные стороны, как в милицию попал, чем живешь и дышишь.

— А вы что ответили?

— Правду. Что в работе рвение и талант у тебя открылся. Но ты не зазнавайся. Талант без трудолюбия — пустой звук. Хотя тунеядцем ты никогда не был, но многие на моем веку по наклонной пошли, когда поняли, что взлетели — и не удержались.

— Я не такой.

— Знаю, поэтому в открытую тебе это и говорю.

— А зачем он интересовался мной?

— А вот это Горохов тебе сам расскажет, сходи к нему. Ждет тебя прямо сейчас в восьмом кабинете.

— Да знаю, где он заседает. Разрешите идти?

— Иди, потом расскажешь.

Я вышел от Паутова и прямиком направился к следователю. Вот и знакомый кабинет. Постучался и приоткрыл дверь:

— Разрешите?

Следователь стоял возле распахнутого окна и курил. Он был один.

— Входите, товарищ Петров, присаживайтесь.

Все-таки недоброе предчувствие меня не покидало. Сесть предложил — значит, это надолго. Но психологини при нем нет, вроде не допрос собрался учинять. И улыбается так, без яда, настроен дружелюбно. Похоже, что будет совета или помощи просить.

Я почти угадал.