Назад дороги нет

Любит... Так странно об этом думать. Когда, уже почти успокоившаяся, вышла из душа и нашла букет лилий и лежащую сверху записку с криво написанным признанием, сначала подумала, что сошла с ума. Не то, что у меня были какие-то комплексы, или я не знала себе цену — нет, даже несмотря на старания Саши, знала, что красивая и нравлюсь мужчинам. Но любовь... разве она может родиться так скоро? Разве для этого не нужно, чтобы прошло какое-то время, пуд соли там съесть вместе, в огонь и воду на пару шагнуть? Разве можно говорить о любви, когда так мало знакомы?

А с другой стороны, я так хочу в это верить, так хочу понимать, что мои чувства взаимны, потому что те эмоции, что во мне будит Викинг, иначе как любовью сама для себя назвать не могу. Когда задыхаешься без человека, и стоит ему посмотреть на тебя, кажется, можно умереть, если отвернётся. И сердце стучит быстрее, и дыхание прерывается. И ведь дело даже не в страсти, которая есть между нами, дело в том, что с ним очень здорово просто молчать. И все слова на свете кажутся лишними, а звенящая тишина не угнетает, а дарит покой.

С Викингом мне не нужно притворяться, не нужно пытаться стать лучше — он принимает меня такой, какая есть, и только одного этого хватает, чтобы тянуться к этому сильному мужчине, как к солнечному лучу.

Когда мимо проходят двое мужчин явно ментовской наружности — деловые такие, с папочками наперевес, но цепкие взгляды ощупывают окружающий мир с такой тщательностью, словно под каждым кустом притаилось по маньяку. Хочется инстинктивно съёжиться и сделаться совсем незаметной, хотя и ничего криминального за всю свою жизнь не совершила. Разве что люблю петь громко песни, когда лишнего выпью, но вряд ли за это сажают в тюрьму. Я даже ни одной витрины за жизнь не разбила и, помнится, парочку старушек активно так через дорогу перевела.

Мужчины входят в здание больницы, а я места себе не нахожу: встаю с выкрашенной в белый цвет лавочки и принимаюсь ходить туда-сюда, потому что мерещится: сейчас они схватят Викинга и начнут пытать, заставлять признаваться во всех смертных грехах. Ну, вот откуда такие мысли в моей дурной голове? Внезапная мысль пронзает: это Саша их навёл! Точно! Вдруг Викинг всё-таки избил муженька моего? Вдруг сломал ему что-то или вообще… убил. Ой, мамочки! Ужас какой!

Нервы натягиваются стальными канатами — того и гляди, порвутся в любой момент, и я жмурюсь, потираю озябшие вдруг руки, но никак не могу отогнать навязчивые образы Викинга за толстой решёткой.

Широкими шагами преодолеваю расстояние, отделяющее меня от входа в больницу, рывком распахиваю дверь и сталкиваюсь нос к носу с Витей.

— Слава богу, — выдыхаю и обнимаю его за шею так крепко, как только могу. Пусть задушу, зато ничего другого с ним не случится.

Он жив, даже не под конвоем, а всё остальное — сущая ерунда, со всем остальным мы справимся. Это вообще нормально, что мне хочется прыгать до облаков от радости и целовать, целовать этого сильного мужчину, пока конец света не наступит?

— Господи ты, боже мой, что стряслось-то? — спрашивает, когда отпускаю его, и мы выходим в залитый солнцем двор, и я чувствую, как напряжение, не отпускающее всё то время, что Викинг беседовал с другом, постепенно сходит на нет.

— Я испугалась за тебя, — говорю тихо, отводя взгляд.

Мне вдруг становится так стыдно за свой порыв. Кажется, вот сейчас он поймёт, какая я дурочка истеричная, но он поддевает пальцем мой подбородок и удерживает мой взгляд.

— А что со мной случиться могло? — искренне удивляется, а я отмахиваюсь, потому что понимаю, какой дурой буду выглядеть, если расскажу об истинной причине своих страхов. Да и вообще, устроила тут детский сад, тьфу на меня! — Ася? Отвечай, давай!

В тоне сквозят властные ноты, которым не умею сопротивляться, а жёсткие пальцы фиксируют подбородок, вынуждая смотреть неотрывно в свои грозовые глаза, переливающиеся на солнце потоками жидкого олова и расплавленного серебра.

— Я думала, они за тобой приехали, — выдавливаю из себя, а щёки горят невыносимо. — Думала, заберут тебя.

— Меня? Зачем я им нужен?

Он, в самом деле, не понимает, а я не могу понять, как найти слова, чтобы объяснить.

— Не знаю… думала, это мой муж их прислал…

— Так я ж ему не сделал ничего, даже по морде ни разу не съездил. Чего ему к ментам бежать? Написал заявление, что я трусы ему порвал, что ли?

— Ну... — неопределённо пожимаю плечами, а Викинг хмурится.

— Я его точно не бил, ты же видела.

— Даже потом, когда из домика вышел?

— Нет, конечно. Я ему просто вещи его кинул и уехал.

На душе становится легче, потому что знаю — не врёт. Я так отчаянно верю Викингу, что порой пугаю сама себя, но не могу иначе.

— Поехали за вещами? — спрашивает Викинг, обнимая за плечи и целуя шею под волосами. — Пора возвращаться.

Только сейчас замечаю, что он бледный и сосредоточенный больше обычного. Что-то случилось?

— Витя, всё в порядке? Ты расстроенный чем-то, я же вижу.

Он бросает на меня быстрый взгляд — острый, словно лезвие бритвы, а я понимаю без лишних слов, что у него всё далеко не в порядке.