Навстречу звезде

– Я, знаете, не силён в философских рассуждениях. Я приверженец точных наук. Всю жизнь я посвятил физике, математике, и мне проще было бы спорить с вами о научных загадках, а не о социологии, даже в такой бытовой форме.

– Вы знаете, мне как раз тут вспомнилась одна непонятная деталь. Я работал в газетном киоске и в связи с этим читал множество статей, в том числе научной направленности. Может, это не совсем ваш профиль, но объясните мне. Всегда, когда в статье пишут о каких-нибудь палеонтологических или геологических открытиях, упоминают возраст Земли ~4,6 млрд лет. А откуда он известен? Откуда такая точность?

Этот вопрос напомнила мне обложка его журнала с изображением Земли в разрезе, где, словно годовые кольца на дереве, были нарисованы земные слои.

– Ну, вы знаете, – протянул он, собираясь с мыслями, – я не специалист в этой области, но ответить вам постараюсь.

– Буду рад.

– Это число, ~4,6 млрд лет, появилось путем определения возраста древнейших каменных пород на Земле. И возраста древнейших найденных метеоритов, упавших на нашу планету.

– Но ведь получается, что возраст планеты тогда ограничен только степенью наших изысканий и возможностей.

– Да. Как и всё в науке. Нет ни начала, ни конца. Есть только постоянный поиск загадок. А их разгадывание плодит ещё больше тайн – Он говорил воодушевленно. Тема разговора явно ему нравилась. – И более того, наука, скажу я вам, совершенно не знает возраста Земли. Наша земная твердь как бы плавает на расплавленном материале мантии. И этот расплав растворяет литосферу снизу – так называемый анатексис. В это же время на некоторых участках дна Мирового океана рождается новая литосфера, этот процесс называется spreading, из выходящей на поверхность магмы, подталкивая старую литосферу под континент, где та тоже плавится, это – subduction. И становится совершенно очевидно, что наиболее древние участки земной коры уже расплавлены и нам не доступны. И что было до этих ~4,6 млрд лет, навсегда сокрыто.

– Это дает приятную почву для мечтаний о том, что когда-то, 5 млрд лет назад, было что-то сказочно прекрасное на этой земле. Муравьи размером со слонов или летающие киты…

– Видите, как приятны дыры в науке, – ухмыльнувшись сказал Севастьян.

– Наука похожа на систему борьбы с преступностью, – заметил я с иронией, – которой, для того чтобы существовать, необходимо поддерживать преступность на определённом уровне, а не ликвидировать её. Наука сохраняет количество неразгаданных тайн, изредка крича о своих открытиях.

– Весьма критичный у вас, Винсент, взгляд. На это можно смотреть и совсем по-другому. Многие учёные с удовольствием разгадывают подкинутые им тайны и находят новые не из-за старания обеспечить себя работой, а потому что для них это как наркотик. Вечная интригующая головоломка.

– Быть может, вы и правы, Севастьян Никитич. Не одолжите ваш журнал?

– Конечно-конечно, берите. Я, пожалуй, поужинаю. – Он достал из пакета традиционную курицу в фольге и прочие дорожные радости.

Я спустя некоторое время тоже решил набить желудок и заварил себе какую-то соево-яичную бурду, обещающую полный суточный комплекс витаминов и минералов. За окном начал накрапывать дождь, отчего пейзажи становились будто написанными маслом. И в душу закралась какая-то приятная тоска, согласная с прощанием природы с летом.

В чтении малопонятных мне статей журнала и разглядывании проносящихся в окне пейзажей прошёл остаток дня. Я и не заметил, как уснул.

Меня разбудил свет из открытой двери купе. За окном была ночь, поезд всё так же мерно покачивался и стремился вперёд. В дверном проёме стоял невысокий человек во всем чёрном. Лица не было видно. В руках он держал небольшую дорожную сумку. Весь этот чёрный образ напомнил мои сны. Мурашки пробежали по телу. Сон сняло как рукой, как уколом эфедрина в сердце. Чёрный силуэт зашёл и закрыл за собой дверь, растворившись во тьме. Мой ужас нарастал, я вдавился в свою койку и боялся даже дышать. Пролежав так минут десять и слушая шуршание под своей верхней полкой, я начал осознавать, что это всего лишь очередной пассажир. Когда шуршание прекратилось и глаза привыкли к темноте, я осмелился посмотреть на лежащего подо мной человека. Я разглядел, что он уже был не в чёрном одеянии, а в белой майке. У него была бородка и худощавое морщинистое лицо. На вид ему лет пятьдесят. Меня немного успокоила его благовидность и какой-то еле уловимый покой на его лице. Последнюю ночь я не спал, а скорее дремал, представляя себе оставленый город с его постоянно куда-то бредущими жителями. И радовался, что покинул этот кошмар.

День четырнадцатый, 1 сентября