Я плетусь к столу с ноутбуком, связываюсь с Еленой Сергеевной и докладываю, что похороны прошли без эксцессов. Она внимательно выслушивает меня, и обещает приехать завтра.
Весь оставшийся день я валяюсь на диване, лишь один раз встаю, иду на кухню, и жарю себе картошку. Ем с аппетитом, но перед этим треть отдаю снующей туда-сюда Ларе. Затем возвращаюсь в горизонтальное положение и лежу. Мое тело радостно от самого факта, что можно лежать в тепле и на чем-то мягком одновременно: мягко было на дачных диванах, когда были холода, а теплые дни протекали в лесу на твердой земле. Я заматываюсь в два одеяла, как в слои защиты, в глухую изоляцию, хотя в этом нет никакой необходимости, ведь сторожка хорошо отапливается. Но мне приятен сам факт, что спустя год моих мытарств, я могу позволить себе больше, чем нужно. Большинство людей давно забыло, как мало нужно для счастья. Большинство людей давно перестало сравнивать.
Я лежу на промятом диване, стараясь вдавить свое тело в его синтепоновую мякоть, и невольно вспоминаю случай из своей бессонной юности.
Дело было в десятом классе. Я учился в школе «для мажорчиков», потому что, благодаря своему папеньке, и был мажорчиком на сто процентов.
И вот в конце сентября, когда отгремел бум Дня знаний, и первоклашки еще хлопали глазами, не понимая, что надолго закабалены, а мы отрывались после школы, как могли, и случилась эта история.
Был у меня корешок-одноклассник по имени Костик. Он тоже был из
Однажды он подбил меня
– Слу, Жека, – закашлялся он. – Дарвина знаешь?
– Лично не успел познакомиться. Я с ним века на полтора разминулся.
– Вроде, – продолжал Костик, которому наркотик ударил в голову, – он основатель теории, что мы от обезьян произошли?
Он передал мне косяк. Я затянулся.
– Вроде, да. Принято так считать. Я в геометрии плохо соображаю.
– Да какая геометрия? Это же Дарвин! Это же биология! – вытаращил на меня глаза Костя. – Перепутал геометрию с биологией, а затянулся всего три раза.
– Вот! Настолько плохо знаю предмет, что даже его название путаю! Ну и что Дарвин? Ты клонишь-то к чему?
Костя, как сейчас помню, забрал у меня самокрутку, и сказал:
– Так вот, есть еще теория, что мы произошли от рыб. И Дарвин с ней не вяжется. А мы реально произошли от рыб. Знаешь, почему? Вот ни за что не догадаешься, почему мы от водоплавающих начались.
– Ну и почему?
Костя, как сейчас помню, затянулся перед ответом, потом выдохнул:
– Я считаю, рыбке захотелось полежать! Я серьезно! Сам подумай, Жек. Вот рыба, так? Плавает в океане, озере, не важно. Всегда в воде. В водной невесомости. И тут у нее кости устали от давления воды, и она решила отлежаться. И выбросилась на берег. И как-то выжила на этом берегу миллионы лет назад. И вот на нее действует гравитация. И она вынуждена расширять свою спину, чтобы ей было приятно полежать на расширившейся спине, и насладиться чувством тверди под ней.
Костя всегда был необычным парнем. Например, годом позже он заявит перед всем классом такое: «Чем длиннее ногти на пальцах девушки, тем более длинного члена она хочет». Это произойдет на уроке литературы, и, как расскажет нам сам Костик, отец свяжется с админами сайта «Purnhub» и попросит их заблокировать Косте доступ в его аккаунт.
Конечно же, Костю это не остановит.
Так вот.
Конечно, заявление Кости было бредом, но сейчас я ощущал себя той самой рыбой, которой надоело тяготение и давление воды, и она решила вышвырнуть себя на жестокий берег. Чтобы размять кости, а затем развить их во что-то, что миллионы лет будет называться спиной.
И вот я лежу на своей спине после года скитаний по лесам. И мне настолько классно, что я хочу петь.
Я – та самая рыба.
Я закрываю кладбище, и до самого утра лежу, то проваливаясь в сон, то оставаясь наедине с собой. Спишь – пустота, не спишь – темнота. Сонное забвение приходит еще раз под утро, а затем я просыпаюсь под звуки будильника на телефоне. Завтракаю, открываю кладбище, и, пока нет посетителей, приступаю к уборке. Нужно подготовиться к приезду Елены Сергеевны, показать ей, как мне важна эта работа. Но теперь это и мой дом, и в нем должен быть порядок. Не ленюсь помыть полы и пропылесосить, даже протираю окна влажной тряпочкой. Окна от такой заботы чище не становятся.
Елена Сергеевна приезжает к одиннадцати. Ее «БМВ» шуршит шинами у ворот кладбища. Она по-хозяйски уверенно заходит внутрь некрополя, затем в сторожку.
– Здравствуйте. Проходите в зал.
– Привет, Женя, – говорит она, заходя внутрь сторожки. – Ты извини, я обутая пройду.
– Да ничего страшного, хотя, полы я помыл.
– Ого, похвально, – говорит она, стуча каблуками за моей спиной.
Мы проходим в зал, я спохватываюсь, хочу предложить ей чай, но вовремя останавливаю себя. Сажусь за стол.