Навстречу звезде

Уточню, что наш комбат говорил все это в более матерной форме, в которой даже слово «облаять» звучало иначе и нецензурно.

– Служили, значит, – резюмирует батюшка, принимая из моих рук чашку с чаем. Затем прищуривает и спрашивает: – Воевали?

– Не пришлось, к счастью.

– Простите, что спросил такое, Женя, – осторожно произносит священник, – просто вид у вас такой, словно вы только что из задымленного окопа вылезли.

Ну, да, подстригся, побрился, но год жизни по лесам и чужим дачам дал о себе знать. Впалые щеки не отъешь за неделю, живот провалился.

И тут до меня доходит смысл вопроса.

– Отец Валентин, вы хотели спросить немного другое. Вам интересно знать, почему молодой парень служит сторожем на кладбище?

– Да, молодой человек, – нисколько не смущается священник, прихлебывая из кружки. – Я постоянно отпеваю кого-то на Жаровихинском кладбище, вот и хотел узнать о вас что-нибудь.

Я рассказываю ему сработавшую вчера легенду о своем желании независимости от родителей и университете. Кажется, он верит.

– Похвально, Евгений, – благосклонно говорит отец Валентин, когда я замолкаю.

Моя душа поет, мне хочется улыбаться при виде этого священника в строгой рясе, такого опрятного, вызывающего такое расположение к себе. Почему-то, глядя на него, так и хочется сказать «благость». Странное словечко.

– Знаете, – продолжает он, – я на свете пожил подольше вас, и в людях разбираюсь хорошо. Так вот, мне кажется, в вас есть какой-то стержень, и это совсем не связано с тем, что вы добровольно слезли с родительской шеи и пытаетесь получить образование.

Интересное заявление.

– Рад, что произвел на вас благоприятное впечатление.

В последний год я почти не общался с людьми, и сейчас я словно заново постигал азы коммуникации. Странно, что вчера я Елене Сергеевне не наговорил всякой чепухи…

Впрочем, буквально сутки назад я находился в настолько критическом положении, что даже пенек покажет вершину красноречия.

– Собственно, я служу в Николо-Корельском монастыре в Северодвинске, – сказал отец Валентин. – А сюда приезжаю отпевать покойных. Из криминального мира отпевать не люблю, но монастырю нужно жить на что-то.

Меня цепляет одно его слово…

– «Служите»?

Я ожидал слова «работаю», «живу». А он служит.

– Служу, молодой человек. Богу.

– Простите. Наверное, во мне до сих пор говорят армейские замашки. Мне кажется, армия – это самое яркое воспоминание на сегодняшний день.

Если не считать трупов людей, которые я постоянно вижу: сбитых машинами, превращенными в единое целое с другими машинами. Все они жертвы чудовища, поселившегося во мне.

Мне нельзя быть рядом с людьми, но, когда этот батюшка рядом, все во мне наполняется спокойствием и уверенностью, что сейчас никто не погибнет.

– Если хотите, приезжайте в наш монастырь, – совершенно серьезно говорит батюшка. – У нас очень хорошо и спокойно. В суете мирской трудно найти время для себя, а ведь чтобы поговорить со Всевышним, сначала нужно прийти к гармонии с собой. У нас очень тихое спокойное место.

– Не могу. Я работаю здесь двадцать четыре на семь. Шансов вырваться нет.

Но я в любом случае не приеду. Мне это не нужно. После осознания факта, что во мне живет сущность, выплескивающая свою злобу на всех подряд, мне трудно объективно относиться к небесным покровителям. Я знаю, смешно и наивно винить высшие силы в том, что со мной происходит, но посещать монастыри я точно не буду.

Мой ответ кажется мне слегка грубоватым, поэтому я решаю смягчить грядущую неловкую паузу:

– Но я постараюсь. Работодатель обещал мне сменщика, который будет менять на сутки раз в неделю. Если удастся…

– Женя, – отец Валентин смотрит на меня проницательно. – Вы сейчас хотите пообещать мне, что приедете. Не нужно. Никогда не давайте обещаний, которые не хотите выполнять. Даже если это идет вразрез с вашей совестью, не давайте таких обещаний.

Чем дольше я разговариваю с отцом Валентином, тем сильнее моя душа поет и дребезжит от восторга и какого-то спокойствия. Внутри все тепло и хорошо, будто я снова влюблен. Надвигается мягкое ощущение беззаботного и счастливого будущего, словно и не было последнего года бродяжничества в лесах, и всего того, из-за чего я жил в этих лесах. Как будто не было этого года, когда я побирался у рыбацких лагерей, не ел сутками, маялся от невозможности уснуть в палатке посреди леса.

– Спасибо вам.

– За что? – удивляется священник.

– За то что не давите. Мне и вправду не хочется давать невыполнимых обещаний.

– Женя, христианство – не баптистская секта… И простит меня Всевышний за такое сравнение. Но я буду рад видеть вас. В любом случае, я буду рад видеть вас здесь, и в нашем монастыре.

– Хорошо.

Отец Валентин встает, оставляя на столе чашку с недопитым чаем. Мне отчаянно не хочется расставаться с ним, будто я связан с ним какой-то невидимой нитью.

– Проводите меня? – спрашивает он.

– Конечно.

Я провожаю его за ворота кладбища, а внутри все бунтует, словно сама душа просит не отпускать его, побыть с ним рядом еще. Странное чувство.