Навстречу звездам

— Ну что, детки, повеселимся? Сегодня у господ большой праздник двадцатилетний юбилей прихода к власти Михаила Сергеевича Горбачева. Вы должны доставить им удовольствие. Один из вас сейчас ляжет на этот стол, и наш хирург произведет ему операцию по удалению костей из тела — рук, ног, таза… Не беспокойтесь, он хороший врач, вы не умрете раньше, чем это будет нужно. У нас есть донорская кровь, адреналин, дефибриллятор. У нас все есть, только вот незадача — нет обезболивающего, так что придется чуть-чуть потерпеть. Но вы не стесняйтесь, кричите, вам так будет легче. Чем громче, тем лучше… Однако мы добрые, так что, как я уже сказал, оперировать сегодня будем лишь одного из вас. Другой будет только смотреть и запоминать, что ему предстоит. Мы его используем на пятилетие избрания нашего дорогого Президента. Надеюсь, он придет тогда к нам, он обещал ведь он же почетный председатель нашего клуба… Это будет великая честь для одного из вас — того, кто доживет… Да, а кто из вас будет оперироваться сейчас? Это и решите вы сами между собой. Вы будете сейчас драться, и побежденный ляжет на операцию… Начинайте!..

Я понял — это гнусное представление перед казнью призвано придать особую пикантность зрелищу и доставить большое удовольствие «господам». Я просто задохнулся от возмущения. Страха, как сейчас помню, не было… Того, что я пережил в эти минуты, не передать словами… Мы стояли друг напротив друга и не мигая смотрели друг другу в глаза. Мы не говорили ни единого слова. Со своей стороны, я сделал все, чтобы в моей позе он не почувствовал угрозы. Я очень хотел, чтобы он, как и я, отказался доставить извращенцам удовольствие видом нашей драки за выживание. Однако в его глазах я читал нечто иное — желание выжить любой ценой. Пусть не выжить, а продлить жизнь хотя бы на несколько дней — до двадцать шестого числа… Он оказался слишком малодушным…

Внезапно он изо всех сил ударил меня ногой в живот, потом еще и еще, он начал меня избивать с каким-то диким остервенением… В ход у него шло все — кулаки, ноги и даже зубы. К счастью, он не смог до конца сломить меня. Я решил тоже драться до конца — первым я бы на него никогда не напал, но раз он оказался такой сволочью, пусть пеняет на себя…

Под исступленные крики «болельщиков», лихорадочно делавших ставки, мы в смертельной схватке катались по полу, молотили и кусали друг друга, старались сломать или вывихнуть пальцы и руки, попасть ногтями в глаза, задушить… Ничего подобного со мной не было ни до, ни после, и я надеюсь, уже никогда не будет… Уже только для того, чтобы всего этого больше не было, следовало восстановить Советскую власть…

Я оказался сильнее — он из последних сил, задыхаясь и хрипя, все еще пытался сопротивляться, но в конце концов затих. Палачи взяли его, раздели догола и привязали к пыточному ложу. Они обклеили его кардиодатчиками, воткнули в предплечье иглу и подсоединили аппарат для переливания крови. Сделав укол, они «взбодрили» его после изнурительной драки. Хирург взял в руку скальпель. Меня приковали наручниками к креслу — чтобы не дергался… Герман Греф ритуально взмахнул белым платком…

Я очень смутно помню, что было потом… Душераздирающие, полные неописуемой боли крики мальчишки и запыхавшиеся, потные, красные рожи зрителей, и Грефа в их числе… Они не стеснялись друг друга — это зрелище доставляло им сексуальное наслаждение… Через два часа у жертвы начались эпизоды клинической смерти, но каждый раз пытаемого «вытаскивали с того света», пока «культурная программа» не была исчерпана до конца…

Удовлетворенные во всех смыслах гости разошлись. Бездыханное изуродованное тело мальчика уложили в полиэтиленовый мешок. Обработанные и отполированные детские кости должны были пополнить клубную коллекцию. Меня увели и бросили в камеру. День и ночь за мной неотрывно наблюдали с помощью телекамеры — чтобы я не смог покончить с собой… Прошло несколько дней. Я пытался отказаться от еды, но пришли люди в белых халатах, надели на меня смирительную рубашку и насильно накормили через зонд.

День казни все приближался, но однажды освещение отключилось, кормить меня перестали. В кромешной тьме, без пищи и воды, я провел четыре дня. Как я позже узнал, в эти дни у «господ» начались предреволюционные проблемы, и им стало не до меня. Народную революцию им подавить не удалось — десятки миллионов людей вышли на улицы, а военные и милиционеры встали на их сторону. «Господа» или смылись за кордон, или были растерзаны на месте. То тут, то там на уличных фонарях болтались бывшие «хозяева жизни» — часто у них не хватало ушей, глаз, конечностей… А те, кому все же удалось выжить, но не удалось слинять, были через некоторое время публично казнены по приговору Ревтрибунала, на одном из заседаний которого и мне довелось выступать свидетелем…