Анна провела рукой по лбу, на котором выступили маленькие капельки пота, и опять умолкла. Надолго. Казалось, навсегда. Дни проходили за днями, уже вьюжил февраль, сек оконные стекла косыми струями ледяной крупы, а она молчала. Для нее словно не существовало ничего окружающего. Все, что было вне ее внутреннего мира, не касалось ее сознания. Да и был ли у нее внутренний мир? Вечно потухший взгляд, безвольные, чисто механические движения, ни проблеска мысли!
В марте вызвали из столицы профессора-психиатра. Ознакомившись с многочисленными листами истории болезни, профессор вошел в палату. Анна сидела у окна и безразлично смотрела на молоденький клен. Легкий стук двери на минуту привлек ее внимание, и она оглянулась.
— Вдыхаем запахи весны? — весело спросил профессор. — Почему в одиночестве?
Она молча отвернулась и снова стала смотреть на клен. Тогда профессор придвинул к креслу маленькую скамеечку и сел у ног Анны,
Вы Анна Буранова? — он осторожно взял ее руку и легонько пожал.
Анна не попыталась освободить свою руку. Она, вероятно, ничего не чувствовала. И он это понял: ее взгляд ни на секунду не остановился на его лице, словно перед ней была пустота.
Она молча встала с кресла и, опираясь на палочку, начала медленно ходить по палате: от одной стены к другой, от кровати к окну. Профессор пристально следил за каждым ее движением, и лицо его становилось все более угрюмым. Наконец он поднялся и вышел из палаты.
Так скоро? — удивился главный врач клиники. — Вы смотрели ее?
Ваш диагноз совершенно правильный, — ответил профессор. — Мне только необходимо уточнить некоторые детали. Вы будете свободны вечером, коллега? Я подъеду в клинику к девяти часам.
К вашим услугам, профессор.
А в шесть часов вечера приехал Никита. Он привез букет подснежников и теперь стоял в приемной, смущенно переступая с ноги на ногу.
И сегодня не пустите? — спросил он у старушки санитарки, которая обычно на его просьбы всегда отвечала: «Не велено».
Сегодня пущу, — улыбнулась старушка. — Профессор из Москвы приехал, так разрешил. Надевай халат, летчик.
Правда? — Никита не мог поверить своему счастью. — Правда, бабушка?
Да правда, правда! Давай я помогу тебе облачиться.
И вот Никита у двери палаты. Сердце его то колотится так часто и громко, что он испуганно прислушивается к его стуку, то совсем замирает. Рядом с Никитой стоит главврач и дает ему последние наставления.
Ну, идите, — наконец услышал он. — И не забудьте: десять минут.
Никита зачем-то переложил подснежники из одной руки в другую и, осторожно приоткрыв дверь, вошел в палату.
Анна, как обычно, сидела у окна. Он тихонько подошел к ней и через ее плечо бросил подснежники ей на колени. Она не вздрогнула, не обернулась. Спокойно взяла цветы и положила их на подоконник.
— Аня, — позвал Никита.
Девушка молчала. Бездумными глазами она смотрела на верхушку клена.
Он положил руки на ее плечи и склонился головой к голове:
Ты меня слышишь, Аня?
Медленно, словно это давалось ей с большим трудом, Анна повернула голову и посмотрела на Никиту. Ни один мускул не дрогнул на ее лице. Взгляд больших утомленных глаз был безразличен и тускл.
Ты не помнишь меня, Аня? Я — Никита? Никита Безденежный! — голос его дрожал, в нем уже чувствовались слезы.
Она встала с кресла и отошла от окна. Подойдя к стене, девушка прислонилась к ней и молча смотрела на Никиту. Ни удивления, ни радости!
И Никита не выдержал. Он бросился к ней, крепко обнял и прижал ее голову к своей груди. Вытирая слезы о ее волосы, Никита шептал только одно слово:
Аня… Аня…
Вдруг она вздрогнула и тихонько отстранила Никиту от себя. Он посмотрел ей в лицо, и ему показалось, что она хочет что-то сказать.
Анна протянула к нему руку и пальцем коснулась застывшей слезинки на его щеке.
Что это? — спросила она.
Голос у нее был слабый и вздрагивающий. Никита прижал ее руку к своему лицу, а сам смотрел в ее такие милые, так много выстрадавшие, глаза. И в этих глазах затеплилась улыбка.
Это ты, Никита? — прошептала она.
Никита прильнул к ней и услышал, как она порывисто, словно ей от волнения не хватало воздуха, горячо дышала.
Часть вторая
Глава первая
1
Казалось, море слегка взгрустнуло. Прикорнуло у берега и задумалось. Порой вздохнет печально, перешепчется о чем-то с легким вечерним бризом и снова смолкнет. Далеко-далеко, почти на горизонте, темнеет парус. И кажется, что это одинокий странник в пустыне ищет и никак не найдет тропку к теплому вечернему огоньку. Куда ни повернется, куда ни направит свой путь — всюду унылые холмики волн. Да и ищет ли он что-нибудь? И парус ли это? Может быть, причудливая тень вон той далекой тучки спустилась на море и загляделась в зеленоватый сумрак глубинной дали?..
Над взгрустнувшим морем, над теплым берегом вместе с ветерком плывет тишина.
Ну, молчишь? — спросила Лиза. — Затаилось?
Море не отвечало.
Ладно, молчи… Я тоже буду молчать…
Она обхватила руками колени и долго сидела, прислушиваясь к тишине. Ей хотелось наедине с собой разобраться в своих сомнениях, ответить себе на вопрос: что же делать дальше?..