Навстречу судьбе

Перед глазами Дженны всплыло лицо матери, за­слоняя письмо, присланное издалека. Лицо отца начи­сто стерлось в памяти Дженны, да и как могло быть иначе? В то время ей было всего восемь, с тех пор минуло шестнадцать лет. Даже если отец не изменил­ся, Дженна все равно не узнала бы его. Она помнила только мать и горе, неразрывно связанное с фамилией «Лемаршан».

Предчувствие настоятельно советовало ей разорвать письмо, сжечь, уничтожить и больше о нем никогда не вспоминать. Отец тоже ее не помнит — она уже не восьмилетняя обиженная девочка. Зачем ему понадо­билось видеть ее? За эти долгие годы у него ни разу не возникало такого желания.

Чтобы заставить себя сдвинуться с места, поднять­ся наверх и переодеться, Дженне понадобилось со­браться со всеми силами, но даже движение ей не помогло. Готовя ужин, она двигалась механически, по­груженная в свои вновь прояснившиеся мысли.

Как разыскал ее этот человек? Откуда узнал о ней? Они с матерью столько адресов сменили, пока Дженне не исполнилось шестнадцати лет, то и дело переезжа­ли с места на место. Отец Дженны так и не удосужил­ся разыскать их; странно, как это удалось незнакомому французу? Загадка была слишком трудной, и Дженна отказалась от попытки разгадать ее сразу.

Стоит ли ей ехать во Францию, исполняя послед­нее желание умирающего? Сможет ли она выдержать это испытание, не выказав горечи? Говорят, что каж­дый совершенный в жизни поступок отражается на лице, в его выражении. Значит, на лице Расселла Брайанта тоже отражена его прошлая жизнь? Неужели человек, который бросил свою жену и ребенка ради другой женщины, может избежать наказания?

Случившееся заметно отразилось на матери Джен­ны. Она излучала холодную красоту до дня своей смерти, но ничто не приносило ей счастья. Она сме­ялась, жила обычной жизнью, стойко несла на плечах ответственность за воспитание дочери, но безошибоч­ным чутьем ребенка Дженна угадывала, что мать уже никогда не оправится от потрясения.

Как только прошел первый приступ горя, Дженна узнала достаточно, чтобы даже не упоминать имени отца. Мать сообщила ей, что Расселл Брайант уехал во Францию и женился на вдове-француженке по фами­лии Лемаршан. Он не удосужился обеспечить жену и дочь, и им следовало навсегда забыть о нем.

Дженна так и не узнала, исходил ли последний совет от ее матери или был приказом отца. Если вто­рое предположение было верным, отец тщательно сле­довал ему. Ни разу за долгие годы он даже не попы­тался встретиться с дочерью или написать ей — каза­лось, он был только рад забыть о ее существовании.

И вот теперь он пожелал увидеть ее! Это желание казалось насмешкой, пародией на долгожданную встречу. Будучи подростком, Дженна не раз вообража­ла ее. У нее были подруги с разведенными родителя­ми, которые вели себя по-другому. Люди покидали друг друга — взрослые мужчины и женщины, которые решали расстаться. Однако они цеплялись за детей как за последнюю надежду, заботились о них вместе или боролись за них.

Положение Дженны было совсем иным. Отец охотно забыл о ней, оборвав всякие связи. Страсть к неведомой, но, видимо, эффектной француженке пе­ресилила его привязанность к дочери и долг перед ней. Дженна чувствовала себя недостойной любви, никчемной, потому и старалась избавиться от воспо­минаний об отце. Место этих воспоминаний посте пенно заняла слабая горечь, смутное, но неизбывное ощущение пустоты.

Лемаршан! Кто же такой Ален Лемаршан? Род­ственник? Брат той женщины? Значит, она сознает свою вину, если не решилась написать сама? Дженна оставила приготовленную еду в духовке и отправилась освежиться, убеждая себя хладнокровно обдумать ситу­ацию и принять решение, но в действительности она была слишком возбуждена желанием скрыть свое яв­ное, глубокое и почти болезненное любопытство, вле­кущее ее во Францию к человеку, который для нее ничего не значил, чье лицо она даже не помнила.

Дженна приняла решение еще до прихода Глина. Она никуда не поедет. Ей незачем встречаться с фран­цузом, написавшим такое настоятельное письмо. Она ничего не должна отцу, не обязана даже избавлять его от чувства вины перед смертью. Она не будет раска­иваться из-за какого-то письма.

Глин считал иначе: неторопливо, бесстрастно и ло­гично он обращал внимание Дженны на факты, о ко­торых она старалась не думать.

— Так просто тебе не отделаться, Дженна, — заме­тил он. — Если ты не поедешь, то всю жизнь будешь возвращаться мыслями к этой несостоявшейся встрече. В конце концов, он теперь даже выглядит иначе. Он стар, болен, умирает… и как-никак он приходится тебе отцом.

Дженна вскинула голову. Они пили кофе в гости­ной, еще сохранившей следы безупречного вкуса ее матери. Глин был серьезным. Он никогда не говорил, не подумав, — Дженна полагала, что к этому его при­учила работа, впрочем, и по натуре своей он был че­ловеком уравновешенным. Глин спокойно оглядывал ее сквозь очки в темной оправе, и Дженна почувство­вала внезапное раздражение.