Навстречу Рассвету

Задёрнула шторы, блокируя солнечные лучи, пробивающиеся в комнату. Но свет всё равно просачивался сквозь щели, подсвечивая пылинки, танцующие в воздухе. Это напомнило мне волшебную пыль. Всё напоминало мне о Неверленде. О жизни, которую мне показали, но которую я никогда не смогу обрести вновь.

Вспомнились слова из стихотворения Роберта Фроста: «В осеннем лесу, на развилке дорог» … Теперь я поняла, что это ложь. Это создавало видимость, что наш выбор может быть таким же простым, как поворот налево или направо… В действительности же, я совершенно не могла контролировать течение моей жизни. Хотелось бы мне сказать, что я выбрала более тернистый путь, и благодаря этому достигла большего. Но я знала, что совершенно сбилась с пути. Я оказалась на злополучной дорожке, несясь по неизведанной тропе, в нескольких шагах от полной катастрофы. По крайней мере, это была идеальная метафора, чтобы описать, что я чувствовала.

Прошёл месяц, точнее, двадцать девять дней и четырнадцать часов — но кто, блядь, считал? — с тех пор, как я покинула Неверленд.

Каждый день был агонией.

Я уже официально смирилась с тем, что ноющая боль в груди, возможно, никогда не исчезнет. Рассеянно потирая грудь, я пыталась унять неугомонную боль в сердце. Говорят, что разбитое сердце — лишь плод воображения, но боль была физической, реальной, и я жила с ней каждый день.

Некоторые дни были хуже других. Несколько дней подряд я даже не могла встать с постели. Единственное, что выводило меня из депрессии — необходимость заботиться о моей больной сестре Микаэле или сладкое забвение от виски. Согревающая, утешительная порция — это единственное, что могло притупить мои чувства. В этот момент я сделала бы всё, чтобы заглушить своё чувство долга и тоски. Я думала, что моё возвращение из Неверленда что-то исправит.

Я охуеть как ошибалась.

Микаэла и я вели себя как кошка с собакой. Её настойчивость относительно моего возвращения в Неверленд действовала мне на нервы. Между этим и её смирением с неминуемой смертью, я была на грани. Она полностью прекратила лечение. Теперь её смерть казалась почти неизбежной. Мой разум не позволял мне смириться с тем, что она умирает. Я не могла принять мир, в котором её не существует, и всё же она ежедневно махала этим мне перед лицом. Мне приходилось каждый день встречать медсестру хосписа в нашем доме с улыбкой, зная, что Микаэла официально сдалась.

Я постоянно пыталась уговорить её встретиться с другим онкологом, но она каждый раз отказывалась.

— Гвен, я приняла решение. Мне нужно, чтобы ты смирилась. Некоторые вещи нам не подвластны, — твёрдо сказала она, без малейшего намёка на колебание в голосе. Этим заявлением она начинала и заканчивала каждый спор.

— Мик, да ладно, он лучший в своей области. Меньшее, что ты можешь сделать, это встретиться с ним и узнать, что он скажет. Что от этого изменится?

— Мы не можем себе этого позволить. Этот специалист находится в Америке, и, кроме того, я не хочу продолжать лечение.

Я закатила глаза, чувствуя, как внутри вспыхивает обычный гнев из-за её упрямого отказа хотя бы просто попытаться.

— Милая, ты даже не представляешь, каково это — жалкое существование. Это даже не жизнь. Я просто хочу пожить спокойно, пока не обрету вечный покой.

Я съёжилась от её слов. Она уступила смерти, и мне была ненавистна сама мысль об этом. Она была хорошим человеком и её жизнь не должна была закончится, не успев начаться.

— Не беспокойся о деньгах, это не то, о чём тебе стоит переживать прямо сейчас. Я позабочусь об этом.

— Давай поговорим о тебе. Когда ты признаешь, что тебе нужно вернуться в Неверленд?

— Я больше не буду обсуждать это, Мик. Я же говорила тебе, они меня предали! Это была лишь фантазия. Я начинаю задаваться вопросом, не было ли всё это сном?

Она покосилась на меня, когда я пыталась отвлечь её, предположив, что моё исчезновение — результат психического расстройства. Но я была уверена в пережитом так же, как уверена, что утром взойдёт солнце. Я была готова отдать всё, лишь бы она перестала напоминать мне, что именно я оставила позади.

Я тосковала по забвению Неверленда. Почему наш мир не мог заставить тебя забыть? Казалось, всё было совсем наоборот. Каждое воспоминание было таким ярким, каждая эмоция — обострённой. Я почти чувствовала их запахи, чувствовала их призрачные прикосновения на своей коже. Сны тоже не приносили облегчения. Чаще всего я просыпалась потной, с бешено колотящимся сердцем и отчаянной потребностью, пульсирующей в моей душе. Единственным способом сдержать сны был алкоголь. Я напивалась до чёртиков — только это давало мне желанное забытьё. Что ж, практически всегда, это было больше, чем просто бокал.

Я глубже погружалась во Тьму.