Навстречу Нике

…Как хлестала в 1945 году, когда я, пятнадцатилетний, вот так же сидел с оставленным на моё попечение, соседским малым, семимесячным. Тот, подпрыгивая на моих коленках, так саданул меня макушкой по носу, что позже выяснилось – сломал носовую перегородку, на всю жизнь своротил мне нос чуть на сторону. Кровь лилась, и я не мог её остановить. Его мамаша вернулась из магазина, вошла в комнату и чуть не рухнула в обморок, увидев нас обоих в кровище.

Тогда этих проповедников, которые размножаются, как кролики, на свете еще не было. Ни их, ни тем более их детей.

Словно со стороны, смотрю на тебя, снова играющую рядом на ковре с Анной–Кармен. Каждой клеточкой чувствую в тебе себя. Тоже ползавшего по ковру среди игрушек и книжек, и даже себя теперешнего, как ни странно. Та же линия виска, щеки, подбородка, разрез глаз, улыбка. Впервые увидел, разглядел! Хотя Марина и многие давно говорят, что мы похожи.

Но это внешне. А внутренне? По сути?

Что, если, выросши, ты станешь совсем другой, чем мне мечтается? Или просто будешь читать вот эту самую главу и думать – явился в гости, осуждает хозяев, в сущности хороших людей… А ещё мнит себя христианином, учеником отца Александра. И будешь права. Я тоже слабый, несовершенный человек. Если хочешь знать, я и пришёл–то сюда в надежде, что Бог поможет мне преодолеть свою нелюбовь, принять их такими, как они есть.

Больше помочь некому.

48

Первая часть Большой книги получается чуть ли не гигантской, а я, к счастью, ещё не написал и половины. Думаю, одолев фолиант один–другой раз, ты впоследствии сможешь открывать его, где захочешь, наугад, и всегда получишь почти отдельную историю. В каждой, если вдуматься, скрыта моя тайна. Моя смерть не властна теперь стереть, погрузить в небытиё то, о чём я уже успел рассказать.

Одна из этих историй была посерьёзней, чем нечаянный поджог в Ташкенте ковров на соседском балконе. Она могла стоить мне погубленной молодости, если не всей жизни.

Заметила ли ты, что я намеренно стараюсь не особенно вдаваться в этой книге, да и во всех остальных тоже, в отображение так называемых социальных проблем? Меня интересует неповторимое, частное, а не общеизвестное, о чем можно прочесть у легиона других авторов.

Тем не менее, представь себе своего будущего папу Володю. Худого, шестнадцатилетнего. Пользуясь тем, что родители ушли на работу, летним утром он сидит перед большим, раскрытым во двор окном, пишет письмо товарищу Сталину.

Вольный ветерок шевелит падающие на лоб кудри, выдранные из школьной тетради листы в линеечку. В правой руке – авторучка, в другой дымится толстая, ароматная папироса «Катюша».

Пока этот подросток занимается сразу двумя опасными делами – пишет письмо Сталину и предаётся курению, вкратце расскажу, какие события этому предшествовали.

Год назад, в мае 1945 окончилась Великая Отечественная война. Как все, я был счастлив, наконец дождавшись победы. Я хорошо помнил, что если бы фашисты добрались до мамы и папы, до меня, они обязательно убили бы нас, а потом на железных тележках вкатили бы наши окровавленные тела по рельсам в огненную печь. Я уже знал об этом из кинохроники. Видел. Если бы не Советская армия, я превратился бы в дым из трубы крематория, в пепел, разбросанный по полям проклятой Германии.

Беспокоясь о судьбе своего друга Рудика, я снова написал его тётке, но ответа не получил.

Год назад, утром 9 мая я был одним из десятков тысяч людей, заполнивших Красную площадь. Плакали от счастья, подбрасывали в воздух офицеров и солдат, разливали по стаканам водку, пели песни и опять утирали слёзы. Тут и там я видел кинооператоров, снимающих с рук, с укреплённых на треногах кинокамер, может быть единственный в многовековой истории страны миг неподдельного всеобщего счастья.

Эти документальные кадры до сих пор периодически показывают по телевизору. Тщетно ищу в массе людей себя. Не повезло. Не попал в кадр.

Незадолго до парада Победы мне исполнилось целых 15 лет!

…Ты сейчас и мечтать не можешь о таком взрослом, самостоятельном возрасте. Терпеливо делаешь круги на трёхколёсном велосипеде у моего письменного стола, ждёшь, когда я, наконец, кончу работать, и мы начнём вместе пускать обещанные «пыльные музыри», то есть мыльные пузыри. Я и забыл, что няня Лена выбежала в магазин за свёклой, морковью и картошкой, чтобы сварить тебе борщик, а также за бутылкой «Столичной» к обеду по тому случаю, что вчера я получил деньги от моей группы. И сегодня выдам ей очередную зарплату.

Погоди, Никочка, погоди. Слышишь, уже вернулась Лена, хлопнула дверью лифта, топает сапогами у двери, сбивает снег. Пока она будет чистить овощи, варить борщик, накрывать в кухне на стол, ещё успею кое о чём рассказать.