Ого, как же сильно я ошиблась, решив, что он латиноамериканец. Он настоящий ром? По какой-то странной причине это невероятно очаровывало меня. Скорее всего, потому, что я никогда раньше не встречала рома или не догадывалась об этом. Если верить реалити-шоу по телевизору, то недалеко от Мартинсберга жила небольшая община, но я никогда их не видела. Тем не менее, казалось, сейчас не самое лучшее время, чтобы расспрашивать о его наследии и показывать свое полное невежество.
– Прежде чем ты спросишь, скажу, моя семья поселилась здесь очень давно. Я ходил в государственную школу, а не рос в караване фургонов, – продолжал он, нахмурив свои темные брови. – Я знаю, сколько стереотипов сложилось о нашей культуре, но большинство из них не соответствуют действительности или они излишне романтизированы.
Вот теперь я почувствовала себя весьма глупо, хотя раньше никогда плохо не думала о цыганах – э-э-э, рома, – да и вообще ничего такого не думала.
– А у меня кубинские корни, – ляпнула я.
Он посмотрел на меня, выразительно подняв бровь.
– Мой дедушка вырос на Кубе, а подростком перебрался в США, – пожав плечом, объяснила я. – Ну, я просто подумала… а, забудь.
На его губах появилась легкая, но искренняя улыбка.
– Спасибо, что рассказала. – Повисла неловкая пауза. – Дед сильно заболел, и поблизости не оказалось никого… кто бы позаботился о нем. Поэтому я живу с ним, чтобы рядом находился кто-то из родственников большую часть дня. У него есть приходящая сиделка, которая остается по вечерам, чтобы я мог позаниматься своими делами или отправиться на работу.
Слова Ника поразили меня. Я даже не думала о чем-то таком. Тут же вспомнился разговор на вечеринке у Риса. Ник тогда сказал, что у него много свободного времени, а Рис назвал это бредом. Что ж, теперь понятно, почему он так отреагировал.
– У него болезнь Альцгеймера, – объяснил Ник.
О нет. Мое сердце сжалось от боли.
– Его состояние ухудшилось примерно год назад, а до этого все было не так уж и плохо. Бывали недели, когда никто даже не догадывался, что что-то не так. Представляешь? Казалось, он просто в некотором смятении. Иногда повторял то, что говорил час назад, или появлялся в рубашке с неправильно застегнутыми пуговицами. А потом все изменилось, но так и протекает болезнь. Она прогрессировала, и все чаще дедушке требовалась моя помощь. Он очень нервничает, когда не узнает сиделку. Большую часть времени он даже меня не узнает.
Я закрыла глаза.
– Но обычно он успокаивается, когда я рядом. Может, все дело в том, что он признает во мне свою кровь. Доктора в этом сомневаются, но это не так важно. – Ник устало выдохнул. – Просто, когда он разнервничается, требуется много времени, чтобы успокоить его. А иногда он начинает… буянить. Но делает это не со зла. Думаю, в такие моменты он просто чересчур растерян и напуган. Как бы там ни было, он начинает разбрасывать вещи. И хотя сиделка спокойно к этому относится, я считаю, что не должен оставлять ее разбираться с этим. В понедельник я забыл телефон в машине и, честно говоря, даже не вспоминал о нем до самого вечера, а потом…
Ему уже было не до переписки со мной. Боже, мне хотелось шлепнуть себя по лицу. Единственная причина, по которой я этого не сделала, – меня распирало от гордости за него. Ник оказался… ох, он действительно оказался пазлом, который мне предстояло собрать. Все мои представления о нем были ошибочными. Не многие бы стали заботиться о больном дедушке. Ухаживать за нездоровым человеком, даже если вам помогает профессиональная сиделка, – это не прогулка в парке. Временами ему могло быть так же тяжело, как и самому больному. Факт, что в свои двадцать шесть Ник уже несколько лет заботится о дедушке, просто взрывал мне мозг.
Я посмотрела на него совсем другими глазами. Я очень гордилась Ником.
Потянувшись, я положила ладонь на его руку.
– Мне очень жаль, Ник.
Он посмотрел туда, где соприкасались наши руки.
– Я сказал тебе это не для того, чтобы ты меня жалела.
– Знаю. – Я сглотнула внезапно образовавшийся комок в горле. – И я не жалею тебя. Мне жаль, что вам с дедушкой приходится проходить через это. Я никогда с подобным не сталкивалась, но слышала, как тяжело протекает болезнь Альцгеймера. Я… я очень горжусь тобой.
Ник удивленно посмотрел на меня, но ничего не сказал.
– Многие люди отправили бы его в дом престарелых. Но не ты.
– Когда-нибудь это может случиться, – тихо проговорил он.
Я сжала его руку.
– Если это произойдет, то не потому, что ты не заботился о нем. Думаю, ты и сам это знаешь.
Он встретился со мной взглядом, и на мгновение повисла тишина.
– Да.
Этот ответ задел какие-то струны во мне.
– Поэтому ты работаешь барменом? Ты упоминал, что у тебя есть высшее образование, но работа в баре позволяет тебе брать отгулы в любое время?
– Частично. – Ник откинулся на спинку дивана, и моя рука заскользила по его руке.
Но я не стала ее убирать.
– Ему лучше? – спросила я.
Ник кивнул.
– Пока.
Поджав губы, я убрала руку.
– Мне жаль, что тебе приходится проходить через это.
Он заговорил лишь через несколько секунд.
– Как ты себя чувствуешь? Все еще тошнит?