Читаем Навсегда отболевшее (СИ) полностью

У Глухарева настроение вполне соответствует: сидя на полу в разгромленной квартире, хмуро хлещет контрабандный виски, морщится и пытается не вспоминать.

Получается так себе.

Он проебал все, что только мог: перспективы на "спокойно-и-счастливо" с Аней, Сережку, доверие Ирки... В сухом остатке — безнадежное одиночество, ноющая тоска в подреберье и раскадровка больных воспоминаний помехами.

Где-то в соседней вселенной приглушенно всхрипывает дверь.

Ирка — с небрежно выбившимися из прически солнечно-рыжими прядями, в распахнутом пальто и с встревоженной улыбкой, стоит на пороге и дышит весной.

Сергей тоже начинает дышать.

Пьют практически молча, лениво перебрасываясь ничего не значащими репликами; острые углы болезненных тем обходят стороной. И, глядя сейчас на Ирку, сидящую на расстоянии вытянутой руки, Глухарев неожиданно остро чувствует, как необъяснимая сила резко выталкивает его со дна.

К рыжему свету, искрящему в спутанных завитках.

— Ирк, ну че ты прямо как неродная.

Подходит к ней, уже поднявшейся, со спины; тянет с уставших плеч пальто. Пряно и ярко бьет запах знакомых духов — становится жарко.

— Не надо, Сереж.

Контрастом с ней, такой весенне-живой, — равнодушно обледеневший голос; в темной заводи утомленно-карих — пугающе-спокойное ничего.

Сергей пару секунд смотрит неотрывно-внимательно — показалось? Медленно разжимает руки.

Погружается обратно на дно.

Сероватый сигаретный дым бьется в треснутое стекло, тает в воздухе прозрачными кольцами.

— Ткачев? Ты что здесь делаешь?

Замирает на последней ступеньке, смотрит непонимающе, но без раздражения. Паша недокуренную сигарету отправляет в приоткрытое подъездное окно; шагает Ире навстречу.

— Соскучился.

Улыбается. Широко и так искренне-тепло, что в груди начинает ныть.

Ирина молча лезет в карман за ключами; что сказать — не понимает отчаянно.

Квартира встречает темнотой и безмолвием, почти-неприкаянностью — Ира сейчас даже рада незваному гостю. Только по-прежнему не знает, как себя с ним вести и что говорить — тягучая неловкость по венам течет липкой патокой.

Когда Ткачев бережно помогает ей снять пальто, Иру накрывает — крепким мужским парфюмом, едким сигаретным дымом и промозглым апрелем.

А еще — дежавю. Только сейчас почему-то нет этого глухого равнодушия, и протеста нет тоже.

Есть его запах, теплые руки на плечах и неприветливо-слякотная холодная весна за окном.

А еще — все та же незнакомая плавящая нежность в теплеюще-карих напротив.

В спальне — эхо недавнего шторма; в спешке сброшенная одежда на полу угадывается бесформенным комом. Луна сквозь шторы бьет серебристым прожектором; ветер за окном по-прежнему не стихает.

Ровное дыхание рядом обдает приятным теплом; крепкая рука собственнически обнимает за талию — так, словно он не хочет ее отпускать.

И, расслабленно прикрывая глаза, Ира в очередной раз понимает с удивлением, что вовсе не чувствует себя предавшей, подлой, виноватой. И уже привычной иссушающей боли не чувствует тоже.

Этой стылой весной Паша Ткачев становится ее обезболивающим.

========== 6. Любовные треугольники и прочая геометрия ==========

Глухарев избил подозреваемого.

Глухарев послал матом проверяющего и отказался предоставлять необходимые документы.

Глухарев напился и устроил стрельбу во дворе отдела.

Глухарев, Глухарев, Глухарев.

К разгару оттаивающего апреля у Паши складывается четкое ощущение, что в постели их становится трое. Но Ирина только смотрит растерянно-виновато, впопыхах натягивая помятую одежду и обещая позвонить, как только...

Паша долго молчит — только смотрит так, что под ребрами становится опустошающе-холодно.

Замерзшие бесы в темно-карих захлебываются мутной тяжелой злостью.

— И что на этот раз? — холодно цедит Паша очередным пробирающе-ветреным вечером, вжигаясь взглядом в безупречно-прямую тонкую спину.

— Да я сама толком не поняла, — сбивчиво тараторит Ирина Сергеевна, наспех застегивая пальто.

— Понятно, — падает свинцовым шариком в пустоту.

Ира несколько мгновений смотрит прямо перед собой; резко сдергивает уже наброшенный шарф.

— А знаешь что? Да пошли они все к черту!

Адов круг надуманных обязательств наконец размыкается.

Ирка — чужая.

Блеклым ветреным утром, глядя на сосредоточенно-спокойную начальницу среди вороха бумаг, Глухарев вдруг понимает это так болезненно-остро, что становится трудно дышать.

Параллельные.

Между ними — непреодолимая пропасть из его бесконечных проступков, измен и обмана, ее прохладного деловитого равнодушия и... счастья?

Он впервые свою Ирку видит такой — умиротворенно-спокойной, сдержанно-сияющей, просветлевшей будто бы. И настолько... свободной — от боли и от него.

— ... Что-то еще?

У нее голос обезличенно-серый, совсем как промокшее ненастное утро за окном — накрывает тяжелой безнадегой и полным опустошением. И ему самое время вроде бы отрицательно качнуть головой и захлопнуть за собой дверь, но...

— Слушай, Ирк, ну я звонил тебе вчера... Там просто такая история случилась, думал, ты... — цепляется отчаянно за выстуженное сочувственное тепло.

— Что, прости?

Перейти на страницу:

Похожие книги