Навсегда, до конца

Женева. Вышел в свет первый номер большевистской газеты «Пролетарий», редактируемой В. И. Лениным. Им написана опубликованная здесь передовая «Извещение о III съезде Российской социал-демократической рабочей партии» и другие важнейшие материалы. В частности, Владимир Ильич пишет: «Революция вспыхнула и разгорается все шире, охватывая новые местности и новые слои населения. Пролетариат стоит во главе боевых сил революции».

Ленин приступил к работе над книгой «Две тактики социал-демократии в демократической революции».

Москва. Большевистская конференция единодушно присоединилась к решениям III съезда. В поддержку его резолюций высказалось большинство социал-демократических организаций России.

Казань. Впервые здесь прошли политические стачки и забастовки — на предприятиях Локке, Миркина, Шабанова, городском трамвае…

Екатеринослав. Во время одной из многочисленных стычек с полицией и казаками большевик Тах-Чагло выстрелил в полицмейстера. Приговорен к смертной казни.

Лодзь. В похоронах убитого во время демонстрации ребенка участвовало 10 тысяч рабочих. Начало Лодзинского вооруженного восстания.

Уфа. В знак протеста против разгона демонстрации рабочих и арестов ее участников совершено покушение на губернатора Соколовского. Город объявлен на положении усиленной охраны.

Саратов. Крестьяне деревни Медведевки, Аткарского уезда, начали самовольно косить траву на помещичьих землях, поджигать прошлогодние скирды. Для наведения порядка сюда прибыл под охраной казаков губернатор П. А. Столыпин, (вскоре назначенный министром внутренних дел, а позднее и председателем Совета министров, убит эсером в Киеве).

Токио. Японская пресса сообщила, что в Цусимском сражении разгромлены две русские тихоокеанские эскадры под командованием адмиралов 3. П. Рожественского и Н. И. Небогатова. Из 29 боевых кораблей уцелели лишь 6. Остальные уничтожены или захвачены японцами.

Это означало, писал позже В. И. Ленин, «не только военное поражение, а полный военный крах самодержавия».

Константинополь. Здесь на рейде стоят военно-морские корабли европейских государств в полной готовности принять немедленное участие в подавлении русской революции.

Севастополь. «Социалист вне партий», демократически настроенный лейтенант П. П. Шмидт составляет воззвание к офицерам Черноморского военного флота с призывом требовать от царя «действительных конституционных гарантий, давно составляющих неотъемлемую собственность всех культурных народов».

Среди матросов Черноморья с каждым днем нарастает недовольство.

Женева. В «Пролетарии» — статья В. Воровского, резко изобличающая российский буржуазный либерализм, «с его блудливым вожделением конституции, с его заячьей боязнью борьбы, с его лакейской угодливостью перед сильным еще самодержавием, с его лицемерным и корыстным народолюбием».

Мензелинск. Захолустного этого уезда крестьяне «в мае месяце... самовольно запахали в имении графа Блудова землю и оказали сопротивление уездной полиции».

Иваново-Вознесенск...

2

Поспать удалось не больше двух часов.

Андрей проснулся первым. На сеннике полумрак, в отверстие от выпавшего сучка падал луч света. Михаил смахивал его с лица, словно букашку. Андрей заткнул дырку пучком сохлой травы: пускай товарищ досмотрит утренний сон, время еще есть.

Пала крупная, чуть не в горошину, обильная роса, — это славно, значит, не предвидится дождя. Брюки понизу мигом промокли, почернели. Влажно поблескивало крыльцо. Умылся, тихо подняв бадью из колодца. Вернулся на сеновал. Фрунзе спускался навстречу. Пожевали что пришлось из вчерашнего припаса. Махнули через ограду, мимо полуразваленного корпуса бывшей папенькиной фабрики, мимо задреманных, едва шевелящихся домишек — на Талку.

Шли быстро — не потому, что надо спешить, а просто разминали мускулы, — в таком возрасте нет утреннего тягостного кашля, вялости, пасмурного настроения, томительной неохоты вставать, завтракать, приступать к будничным делам, — они шли быстро, молча и, вероятно, думали при этом о значимости, о величии того, что начнется вот-вот.

Иваново-Вознесенск еще спал, и спал городовой на чьей-то скамейке, спал заливисто, упоенно, и рядышком, на воротах, белел знакомый листок — «Требования рабочих». Молодцы парнишки у Дунаева, подумал Андрей, не только разбросать, где надо, но и расклеить успели.

— А ну, — шепнул Андрей, — давай, а?

Клейстер не успел засохнуть, листовка снялась целиком. Пристроили ее на лавочку, рядом с похрапывающим городовым.

Искомкав подушки, многократно приняв сердечные капли, без конца и без нужды расчесывая преотличную бороду, налаженную еще в Париже, ходил по зашторенной, задрапированной, заполненной тонкими запахами спальне Дмитрий Геннадьевич Бурылин. Ходил и думал, думал, думал...