Навсегда, до конца

— Как же так? Там и студентов-то всего двести человек, а уж Глеба не приметить... — она посмотрела с подозрением, Андрей смешался окончательно. Ничего не поделаешь, надо признаваться.

— Я... Меня только сегодня зачислили, — сказал он и почувствовал, что краснеет.

— Ну спасибо вам, Андрей Бубнов, принесли хорошую весть. Соня — это я. Так где ж все-таки нашли эту записку? Коли начали признаваться, признавайтесь конца.

Войти в дом не приглашала, стояла на пороге, как бы преграждая путь, смотрела требовательно и настойчиво. Зато Андрей и бежать был готов от ее требовательных, грустных глаз, от этих ямочек на щеках — про такие он только читал, а видел воочию впервые, — и готов был, понимая это, смотреть и смотреть без конца. И конечно, Соня его понимала, как понимает всякая женщина, когда ею любуются, тем более что, в равных годах, она была, как и всякая женщина, куда как старше Бубнова.

— Ну? — потребовала она, поторопила, и, услышь такое от кого-то из училищных товарищей, от сестер или братьев, Андрей непременно — фамильярностей не терпел — ответил бы старым присловьем: «Не понукай, не запряг», но тут проглотил и это, послушно рассказал, как было дело.

— Каков он собой? — быстро спросила Соня.

— Да обыкновенный... Похож на мастерового. Сапоги, косоворотка...

Она перебросила косу за спину.

— Я хочу знать, кто это был. Волосы курчавые?

— Не знаю. Он был в картузе.

— Почему вы подобрали записку?

Андрею хотелось рассказать, что и он приобщен к делам революционным и понимает, что было тут, с запиской, неспроста, но рассказывать незнакомой девушке, пускай даже такой к себе располагающей, разумеется, нельзя, и он ответил в том смысле, что наступил на записку штиблетом случайно, а после подобрал, решил отвезти по адресу, обнаруженному не вдруг.

— Хорошо, спасибо, — сказала Соня. — Спасибо, многоуважаемый коллега с пятичасовым студенческим стажем. Не смею вас больше задерживать, как выражаются в присутственных местах.

Андрей поплелся к расшатанной калитке, и, наверное, спина у него была сутулая, и походка шаркающая, и весь он был обиженный и смятый, — наверное, так оно и было, потому что Соня крикнула вдогонку:

— Может, еще повстречаемся, коллега!

5

Андрей проголодался. Москву он знал плохо — лишь дважды бывал с папенькой, осмотрели тогда Кремль и торговые ряды — и потому сейчас не придумал ничего иного, как вернуться к Савеловскому, где наверняка должен быть трактир.

Так оно и оказалось, даже не трактир, а, по-заграничному, ресторан в самом вокзале.

Чуть успел туда войти, как подлетел половой — не в холщовой белой паре, не по-трактирному, а во фраке с крахмальной манишкой, — поклонился чуть не в пояс, провел господина к столику, извинившись: отдельных мест нет, но там сидит всего-навсего единственный барин и в ваших, извините‑с, годах‑с...

Барин и впрямь выглядел не старше Андрея, в студенческой форме, и, преодолев проклятую скованность, Бубнов решил познакомиться: и неловко сидеть молча, и наконец, он-то сам тоже студент, не как-нибудь!

Тотчас выяснилось: звать соседа по столику Виктор, со второго курса Петровки (название института он произнес с шиком, по-старинному, — такая, узнал после Андрей, водилась традиция).

По случаю знакомства и потому, как выяснилось, что коллеги, велели принести шампанского.

Пили неумело: шампанское под селянку, Виктор тоже не из аристократов оказался, отец — башмачник, содержит мастерскую с тремя работниками, а деньги у Виктора завелись в этот день по случаю, подарил выпивоха крестный. Виктор — фамилия его Прокофьев, — слегка хмельной, все это поведал новому товарищу и предложил в институтских номерах (бывших Ололыкинских, а после переименованных в номера Благосклонного — похвастал Виктор осведомленностью) расположиться вместе, комната на двоих, сейчас напарника нет, и неизвестно, кого могут поселить, Андрей же, сказал Виктор, ему понравился. Выпили на брудершафт, расстались друзьями — Бубнову следовало спешить на вокзал к назначенному папенькой времени.

Папеньку застал возле вагона, папенька был навеселе, опять облобызал сына и, войдя в купе, мигом заснул. Андрей же лег не сразу. Стоял в покачивающемся коридоре, глядел на редкие за окном огоньки, пил вкусный чай, принесенный проводником. Многое обвалилось на Андрея сегодня: и студентом стал, и нового друга обрел, и...

Он думал о Соне.

6

А в Иваново-Вознесенске тем летом — тишь да благодать. Господа фабриканты поразъехались — кто за границу, кто на Кавказ, в Крым, кто по собственным, неподалеку, поместьям. Оставшись «за хозяев», управляющие порасслабились, не лютовали, лишь бы выполнялся дневной рабочий урок, и ладно...