Навсегда, до конца

А на той, на правой половине спали, едва тому выпадала возможность. Спали на затоптанном полу, не раздеваясь — в шинелях и бушлатах, — спали, положив голову кто на тощий мешок, кто на живот соседа, кто на собственную ладонь, спали трудным, глубоким и в то же время сторожким сном, не выпуская из рук винтовок, готовые в любую секунду вскочить, повинуясь команде, и выбежать в промозглую непогодь, и погрузиться в кузовы моторов или так, бегом, бегом, — быть может, на смерть, быть может, на кровь, но всенепременно к победе. Дремали пулеметы, поблескивая смазкой, дремали своды гулкого коридора, дремали, сидя, дневальные по ротам, и Бубнов осторожно пробирался меж спящими, они лежали вповалку даже на ступеньках лестниц...

За последнее время Андрей Сергеевич бывал здесь, конечно, достаточно часто, и всякий раз с усмешкою поглядывал на вытянувшиеся в ряд респектабельные двери: под эмалевыми, благопристойными табличками — «Учительская», «III класс», «Дортуар» — были прилеплены хлебным мякишем, наколоты на гвоздик обрывки бумаги с кое-как нацарапанными надписями: «Исполком Петросовета», «Союз солдат-социалистов», «ЦИК»... На третьем этаже Бубнов потянул на себя ручку, выше которой было выведено: «Военно-рев. ком.».

Там уже распоряжался неугомонный — хотя годами старше всех из «пятерки» — сорокачетырехлетний Моисей Соломонович Урицкий, перед ним стоял навытяжку — солдатская выучка — комендант Смольного, еще не тот, впоследствии знаменитый Мальков, а другой; он кивал головой, подтверждая: да, соседняя комната пустует, да, аппарат поставят сей секунд, да, кипятку принесут...

— И матрасишки бы какие, спать будем здесь, — вставил больной, измученный Свердлов. Молча, прохаживаясь между лежавшими вповалку членами комитета, курил Сталин. Что-то писал стоя Дзержинский.

Бубнов оторвал край постеленной на стол оберточной бумаги, обмакнул в чернильницу кончик тупого карандаша, вывел: «Политцентр ВРК». Вытащил из стены забытую там кнопку. Прикрепил плакатик с наружной стороны двери.

Политцентр приступил к делам...

Джон Рид, американский литератор-коммунист: «...работал Военно-революционный комитет, и искры летели от него, как от перегруженной током динамо-машины».

Анатолий Луначарский, первый народный комиссар просвещения: «Я не могу без изумления вспомнить эту ошеломляющую работу и считаю деятельность Военно-революционного комитета в октябрьские дни одним из проявлений человеческой энергии, доказывающим, какие неисчерпаемые запасы ее имеются в революционном сердце и на что способно оно, когда его призывает громовой голос революции».

Это сказано — обоими — и вдохновенно, и образно, и красиво, и точно. В соответствии с характерами написавших приведенные слова.

«В период подготовки и в момент переворота я находился в Смольном... в качестве члена ЦК партии выполнял поручения, на меня возложенные».

Это сказал Бубнов — кратко, сжато, без внешних эмоций. Тоже в соответствии со своим характером.

Глава третья

1

Биохроника.

17 октября, вторник. Важнейшее событие дня: от имени Центробалта его председатель Дыбенко телеграфировал в судовой комитет «Авроры»: «Не выполнять распоряжения Временного правительства, если последует приказ о выходе «Авроры» на рейд». Тем самым еще раз подтверждено, что военные моряки Балтики полностью на стороне ВРК, о чем заявляли они еще 19 сентября. А Балтийский флот — это 40 кораблей, 10—15 тысяч вооруженных матросов...

18 октября, среда. Утро. Как и все причастные «политике», Андрей Сергеевич, естественно, раскрыл и «Новую жизнь» с письмом Зиновьева и Каменева. Реакцию Бубнова представить себе нетрудно...

День. Бубнов в Смольном на собрании партийного актива городской организации большевиков. Докладчик — Свердлов. Резолюция: не дожидаясь съезда Советов (как предлагал Троцкий), переходить в наступление для создания революционной власти.

Вечер. Эйно Рахья, «надежный товарищ», теперь — связной Ленина, приносит в ВРК с квартиры Фофановой письмо Владимира Ильича, клеймящего изменников и штрейкбрехеров Зиновьева и Каменева. Нет сомнения: это письмо Бубнов, как и остальные члены «пятерки», читал тотчас, все важнейшие документы, а уж те, что исходили от Ленина, стекались прежде всего сюда, в Политцентр.

19 октября, четверг. Ленин пишет «Письмо в Центральный Комитет РСДРП(б)», в котором настаивает на исключении Зиновьева и Каменева из партии как штрейкбрехеров революции.

20 октября, пятница. Предельно насыщенный день. С утра в газетах извещено, что министр юстиции Временного правительства Малянтович предписал распорядиться о немедленном аресте Ленина, где бы тот ни появился; ПВРК (в том числе и Бубнов) выдает мандаты только что назначенным комиссарам комитета — вот оно, рождение слова «комиссар» в новом понимании, — назначенным в учреждения, на заводы, в воинские части. Мандат № 1 получил Мкртич Тер-Арутюнянц, направленный в Петропавловку.