Навозный жук летает в сумерках…

— Не забывай, — сказал Давид, — что, возможно, Эмилия в самом деле вела себя немного странно. Она была беременна, но почему-то ему об этом не сказала. Андреас мог заметить, что она что-то скрывает. Он знал, как Эмилия зависит от своего отца. И вполне мог подумать, что она все-таки решила не перечить ему и выйти замуж за Малькольма Браксе.

Но Анника считала, что Андреас знал Эмилию гораздо лучше. После стольких лет, проведенных вместе! Ведь все это время она была ему верна! И если даже ему показалось, что она что-то скрывает, то уехать, не выяснив, что с ней, непростительно. Нет, Анника была убеждена, что для Андреаса путешествие было важней, чем Эмилия.

— Зачем ты идеализируешь Андреаса? — сказала она.

— Не знаю, но если веришь в какое-то дело, веришь, что это важно, очень важно для многих людей, то, может быть, пожертвуешь ради него даже собственным счастьем, — спокойно произнес Давид.

— Не знаешь? — Анника серьезно посмотрела на него и повторила: — Ты уверен, что не знаешь?

— Я чувствую, что не могу до конца представить себя на месте Андреаса, хотя понимаю его, — ответил Давид, — потому и сказал, что не знаю.

Анника молча кивнула и задумалась над его словами.

— Да, — произнесла она чуть позже, — наверное, ты прав, это невозможно.

— Видимо, Эмилия тоже не могла поставить себя на его место, — сказал Давид.

— А может, наоборот, могла! — ответила Анника. — Ведь Эмилия так привыкла подчиняться, что легко становилась послушной жертвой близкого человека.

— Зачем ты идеализируешь Эмилию? — улыбаясь, сказал Давид.

— Ты считаешь, что я идеализирую? Вовсе нет. Я, напротив, считаю, что это ее недостаток. Но она, бедняжка, ничего не могла поделать. Такое было время.

— А ты не думаешь, что то же самое можно сказать и про Андреаса? Его жизнь тоже не назовешь счастливой.

Да, это правда. Тут Анника была согласна с Давидом. Но все же… Андреас сам немного виноват. Он был слишком занят собой и своим делом. Поэтому он как бы предал Эмилию. Но она так не считала. Она верила в него беззаветно.

— Но ведь так, наверное, и бывает, — серьезно сказала Анника. — Если ты однажды кому-нибудь поверил всей душой, то уже вряд ли усомнишься в этом человеке. И становишься довольно беспомощным.

— Да? — тихо спросил Давид.

— А разве нет?

Оба замолчали, и, услышав в тишине голос Юнаса, вздрогнули. Они совсем забыли, что он рядом.

— Все эти рассуждения кажутся мне бессмысленными, — критически заявил Юнас. — Обвиняете меня, что я случайно упомянул Йерпе! А сами болтаете о чепухе! По-моему, это просто безобразие!

Давид и Анника не успели ничего ответить, так как зазвонил телефон.

— Это, конечно же, Юлия, — сказала Анника.

— «Цветик, цветик, синий цветик… ты скажи мне, ты ответь мне», — процитировал Давид и пошел к телефону.

Но это была не Юлия. Звонил Линдрот.

— Я был почти уверен, что вы там, — удовлетворенно сказал он. У него был возбужденный голос. Он кое-что придумал!

— Помнишь близнецов, тех несчастных малюток, детей художника… Я вдруг вспомнил, что у нас на кладбище есть могила близнецов.

— Что?

— Да-да, понимаешь ли, я часто останавливаюсь у этой могилы из-за надписи на камне. А написано там вот что: «Они искали друг друга. Они стремились к свету. Помилуй, Боже, того, кто разлучит близнецов». Ну разве не странные слова?

— Да, но я не совсем понимаю?..

— Я хочу сказать… смотри… эти два младенца… странно, что я до этого раньше не додумался… их зовут Якоб Андреас и Эмилия Магдалена Ульстадиус. Понимаешь!

— Ульстадиус? Не может…

— Да, представляешь! Выходит, мы знаем, чьи это дети! Это внуки Эмилии, то есть дети ее сына, Карла Андреаса, которого воспитала сестра Андреаса, Магдалена Ульстадиус, жена лиаредского пастора. Судя по всему, Карл Андреас носил их фамилию. Видишь, как интересно.

— Потрясающе!

— Да, и вот еще, Давид, я тут поискал в книгах и что, ты думаешь, я выяснил?

Линдрот таинственно замолчал и вздохнул.

— Что же вы выяснили?

— Представляешь, этот Карл Андреас Ульстадиус был по профессии художник. Он занимался живописью, скульптурой, гравюрой, настенной живописью — всем понемногу. Кроме прочего, он был известен тем, что писал смоландские сумерки, поскольку здесь такое характерное белое небо… так что я думаю, теперь довольно очевидно, с чем мы имеем дело…

— То есть вы хотите сказать… Но ведь на картине другая подпись. Фамилия должна начинаться на Ц!

— Тут-то, как говорится, и собака зарыта, — важно начал Линдрот. — Этот ректор из Мариефреда, он просто ошибся. Прописную У он принял за Ц, и в этом нет ничего удивительного, учитывая, какие закорючки писали в те времена.

— Потрясающе! Пастор, это просто великолепно!

— Да, теперь вам будет о чем подумать, а?

— Да, это точно!

Юнас и Анника слышали весь разговор, стоя у Давида за спиной. В самом начале разговора Давид подозвал их, чтобы они встали поближе. У Линдрота был звучный голос, который был слышен издалека.

— Так значит, несчастный художник, который похоронил статую, — это Карл Андреас, — сказала Анника, когда Давид повесил трубку.