Навигаторы Вселенной

В глубине своего существа я старательно ищу ревность, но ее нет. Она и не может родиться. Я чувствую, что она убила бы мою любовь к Молчаливой.

Несколько раз мне случалось втихомолку пожелать, чтобы она появилась. Я наблюдаю за очаровательной парой, за элегантными жестами и взглядами, полными обожания, которые он бросает на свою спутницу. Но Луиджи кажется мне еще более далеким, чем Монте-Роза[4], его галантность такая же хрупкая, как крохотные семена, которые уносит ветер. И я понимаю, что ничто, кроме недостатка времени, не сможет оспаривать Франческу.

Я об этом размышлял вчера, утомленный от очарования этой утонченной наяды. Сотни цветущих растений тянулись к солнцу вокруг меня. Казалось, вся земля была покрыта душистыми цветными огоньками. Удивительно прозрачные сумерки опустились на мир. Вокруг текла скромная и незаметная жизнь. Каждая травинка, каждая ниточка мха таили в себе такую энергию, что я оказался совершенно лишен сил. Я был как пария[5] перед радостной толпой. Я ощущал себя жалким неудачником. Голоса миланца и доктора, долетающие до меня, звучали подобно злой иронии.

Пока я пребывал в грустных переживаниях, Франческа начала взбираться на скалу, сопровождаемая Луиджи. На мгновение она застыла на ее гребне. Солнечные лучи образовывали вокруг нее светящийся ореол. Она казалась мне Мадонной Леонардо, сохранившейся в моей памяти с детства; впечатления такого рода остаются на всю жизнь. Я опустил голову. Когда оба они исчезли, рыдание вырвалось из моей груди, глаза наполнились слезами…

Я оставался так примерно минуту, а затем звук легких шагов заставил меня вздрогнуть. Я увидел Франческу на южном конце оврага. Она приближалась. Она увидела мои слезы и поняла их причину. Ее рот сурово сжался, и она, никогда не обращавшаяся ко мне с вопросами, поинтересовалась:

— Вы ревнуете к Луиджи?

Сперва я онемел от удивления, а затем сердито ответил:

— Да очень надо! Если бы я мог быть ревнивым, я мог бы питать надежду исцелиться от своей любви!

Она стала еще бледнее, чем в день моего признания, в ее глазах появилось то же выражение беспокойства. Ничего не ответив, она ушла, чтобы присоединиться к отцу, который уже нас звал.

IV

26 июля

Я свободен. Власти сочли мои мелкие проступки незначительными. При желании я могу снова продолжать в том же духе. Но у меня нет к тому ни малейшего желания. Моя вера за это время стала не такой горячей и сильной. Я не считаю, что тиран низвергнут нашими ничтожными усилиями. Более значительные события снова установят равновесие между правом и силой. Два или три французских товарища воспользовались великодушием властей. Но наши друзья венецианцы, поляки, миланцы остаются под замком. Как неприкаянный брожу я вокруг своей тюрьмы. Охранники сначала хотели согласно приказу отослать меня вместе с другими освобожденными. Но в конце концов мне позволили побыть там еще немного. Таким образом, я не был лишен удовольствия еще раз услышать Ретшиникова, который клялся их обезглавить, их повесить, их сварить в кипятке.

Но увы! Моя грусть все сильнее. Франческа по-прежнему окружена своей тайной. Но какое для меня имеет значение ее тайна, если у меня нет никакой надежды.

Ничего не изменилось. Я хочу уехать. Я верю, что лишь время и разлука способны исцелить мою душу. Я сообщил доктору Оетти о своем решении, которое ошеломило его. После многочисленных жалоб он сказал мне:

— Ваши невзгоды будет значительно легче исцелить, если вы останетесь еще на несколько недель.

— Но я не выдержу столько времени! У меня осталось так мало сил, а вы не можете меня ничем обнадежить.

Подобно большинству своих соотечественников, Оетти не был дипломатом.

Он немного помолчал, глядя в мои грустные глаза.

— Я готов был поклясться, что она вас полюбит… И я полагал, что вижу зарождающуюся в ней склонность… Моя…

— Но вы же видите, что я вызываю у нее только ужас!

— Да… Я сам не могу понять… Похоже, здесь она не полностью доверяет мне… Надо, чтобы вы поговорили с ней еще раз…

— И о чем же вы хотите, чтобы я с ней поговорил?

— Это не так важно. О том же самом. Но только постарайтесь быть красноречивым, и она вам ответит.

Мы перевалили эту зловещую гору, настоящую Голгофу, возвышающуюся над равниной. Можно подумать, что здесь находится кладбище титанов. Плоские камни, загадочные, поставленные стоймя валуны чередуются с глубокими ямами. Эхо здесь повторяется бессчетное количество раз, подобно отзвукам воплей агонии, звучавших здесь в незапамятные времена. Дорога поднималась между старых елей, казавшихся такими же древними, как и все здесь. Доктор увел Луиджи, попросив нас немного подождать. Мы с Франческой остались вдвоем, одни в этом величественном храме природы. Казалось, тишина и неподвижность смягчались в ярком свете солнца. Я слышал, как бьются мое и ее сердца. Я сказал охрипшим от волнения голосом: