Наваждение

– Ой, дядюшка Кинц, – зачарованно выдохнула Элистэ, – это самое прелестное из ваших созданий!

– Я в восторге, дорогая моя, что она тебе понравилась. А теперь заставь ее исчезнуть.

– Не могу, она такая красивая.

– Дитя мое, умоляю, постарайся.

– Ну, ладно, попробую. – Элистэ сосредоточилась, напрягла сознание, но и несколько минут спустя бабочка-птичка отнюдь не сгинула; она по-прежнему пела, переливаясь всеми цветами радуги. Элистэ расслабилась и вздохнула: – Простите, дядюшка. Я старалась как могла.

– Странно. Странно. Не понимаю, в чем дело.

– Я же вас предупреждала. Мне это просто не дано.

– Дорогая моя, небольшие способности у тебя есть. Честно говоря, очень маленькие, но я готов поставить на кон мои долгие годы учения, что в тебе есть «нечто» и это «нечто», если его развить, поможет тебе не поддаваться чародейному наваждению. Давай проверим. Для начала – чувствуешь ли ты в эту минуту, что на твое сознание воздействуют извне?

– Да, – сразу ответила Элистэ. – Это я способна почувствовать и сразу понимаю, что передо мной наваждение.

– Великолепно, дорогая моя. Просто великолепно. Это действительно трудно – распознать наваждение. Остальное сравнительно легко. Раз убедилась, что это наваждение, – просто-напросто отмети его.

– Но я не могу, дядюшка. Я знаю, что оно призрачно, но от этого оно не исчезает.

– Тут возникла помеха, которую мы проглядели.

– Не переживайте, дядюшка. Ваши наваждения такие милые, что я с радостью им поддаюсь. Готова любоваться на них целыми днями.

– Здесь я, возможно, и ошибался. Отсутствует побудительный стимул Попробуем что-нибудь другое, не столь милое.

Он махнул рукой, и бабочки-птички, к большому разочарованию Элистэ, пропали. Затем Кинц что-то произнес, и возник новый образ. Между кроватью и бюро заворочалась какая-то гнусная тварь – огромное обезьянье туловище, поросшее шерстью, бородатая рогатая козлиная голова, но с клыками, грязный петушиный хвост и торчащие над лопатками нелепые недоразвитые крылья. Жесткая шерсть существа была заляпана пометом и грязью и кишела паразитами, по лапе стекала моча, собираясь на полу в лужицу. У них на глазах тварь раскорячилась и нагадила; воздух наполнился чудовищным зловонием.

– Ну, не отвратителен ли он? Не мерзок ли? – спросил дядюшка Кинц со скромной гордостью. – Правда, невероятная гадость? Не бойся, дорогая моя, он не причинит тебе никакого вреда. А теперь смелее, дитя, заставь его исчезнуть. Я уверен, у тебя получится. Только не позволяй ужасу овладеть сознанием.

Элистэ хихикнула.

– Ой, дядюшка, такого безобразия я в жизни не видела! Он потешный, мне он нравится.

– Так заставь его исчезнуть, дорогая моя.

– Но я не хочу, пусть еще немного побудет!

– Я рассчитывал совсем на другое, – растерянно и не без разочарования заметил Кинц, махнул рукой, и тварь сгинула вместе с исходящей отнес вонью.

– Пожалуйста, дядюшка, верните его!

– Вероятно, требуется совсем другой подход. Попробуем еще раз, – произнес Кинц. Из коврика выросли крохотные цветущие яблони; повеяло нежным ароматом.

– Чудесно, – улыбнулась Элистэ.

– То ли еще будет. Смотри.

Под деревцами возникла кукольная фигурка девушки: тонкий стан, красивое лицо, большие глаза, волна белокурых волос.

– Это же я!

– Несомненно, дорогая моя. Но смотри дальше.

Рядом с ней появилась другая фигура, на сей раз мужская, – молодой человек, высокий, стройный, подвижный, с острыми чертами, черноволосый и черноглазый.

– Дреф? – Элистэ нахмурилась. – Дядюшка, что вы задумали?

Молчание.

Две маленькие фигурки шли под цветущими деревьями. Мужчина обнял девушку за талию, она же склонила голову ему на плечо.

Щеки Элистэ покрылись румянцем.

– Дядюшка, это не смешно! – воскликнула она. – И даже несправедливо! Мне это не нравится.

Молчание.

Неслышный ветерок всколыхнул крохотные ветви, и малюсенькие лепестки дождем осыпались на волосы девушки. Молодой человек смахнул их, и девушка наградила его улыбкой.

– Дядюшка, я вам доверилась, а вы надо мной издеваетесь. Как вам не стыдно! Как вы могли?!

Молчание.

Молодой человек поцеловал девушку в губы.

Элистэ вскочила На глазах у нее выступили слезы.

– Не хочу этого видеть! – закричала она. – Не желаю!

Ее переполняли злость и стыд. И как солнечный свет, пропущенный сквозь линзу, так и все ее возмущение и решимость сфокусировались на миниатюрной пасторальной сценке. Впервые упражнения, которыми она исправно занималась все эти дни, обрели для нее реальный смысл – они научили ее, что такое полное неприятие и как его добиться.

Деревца, цветы и кукольные фигурки исчезли в мгновение ока.

– Ну и ну! – сказал Кинц. – Какие страсти, дитя мое.

Она ошеломленно поглядела на пустой коврик, подняла взгляд на Кинца и вновь посмотрела вниз.

– И это сделала я?

– Воистину ты, моя дорогая, и еще как успешно Поздравляю! Я горжусь моей красавицей племянницей. – Элистэ продолжала во все глаза смотреть на дядюшку Кинца, и его восторги уступили место замешательству. – Дитя мое, ты не гневаешься? Я уже сожалею, что прибегнул к такому недостойному приему. Ты прощаешь своего старого дядюшку?