Наваждение

Первая из трех машин являла собой большой серебристый силуэт двухголового змея. Судя по ее конструкции, машина когда-то была подвижной и маневренной. Ее крупное и изящное тело, покрытое мелко выделанными чешуйками, имело восемнадцать длинных тонких ножек, лишенных суставов, которые изгибались и складывались, как проволока. Спереди и сзади тело сужалось, переходя в элегантную, продолговатую, состоявшую из нескольких частей шею, каждая из которых заканчивалась конической головкой с рыльцем. У этих серебряных хоботков на конце имелось неприметное круглое отверстие. Табличка, повешенная на одну из шей, гласила: "Заза".

Второе устройство удивительным образом напоминало насекомого: шесть суставчатых ножек, маленькая головка с усиками-антеннами и припавшее к земле овальное выпуклое тело, которое, если его отполировать, дало бы яркое свечение. Головку почти не было видно за двумя выступающими вперед фасеточными глазами золотого цвета. Глаза размером поменьше, словно алмазы, там и сям украшали тело. Золотая табличка, тоже аккуратно окруженная глазами, содержала выгравированную надпись: "Нану".

Третья машина, совсем не похожая на две первые, массивная, явно неподвижная, была чем-то вроде возвышающегося свинцового шкафа и по форме напоминала гроб, увенчанный немыслимым переплетением стержней, проволок, спиралей, стеклянных и металлических деталей в виде солнца с расходящимися лучами, и из всего этого, как большие черные рога, торчала пара прямых штырей, заостренных, как игла. Кто-то, набравшись храбрости, попытался открыть этот шкаф, но оказалось, что это не так просто. На железной табличке внизу устройства было написано: "Кокотта".

Эти три Оцепенелости, хотя и казались бесполезными, привлекали внимание. Каждый спустился в подвал поглазеть на них, подивиться их зловещей странности, насладиться сверхъестественным трепетом восторга и непреодолимого ужаса. Всех мучил вопрос о назначении и действии этих механизмов. Гипотез выдвигалось множество, но ни одну из них нельзя было проверить, и в конце концов горожане покинули подвал Арсенала, так и оставшись в неведении.

13

"Скучно. Скучно. Невообразимо скучно". Пристроив локти на подоконник, Элистэ выглянула из окна на проспект Парабо, где вдоль фасада городского дома Цераленн во Рувиньяк прогуливались какие-то потертые, но самодовольные личности вперемежку с полноправными благопристойными обитателями квартала. Окно спальни было открыто, потому что снова пришла весна, наполняя воздух восхитительными ароматами. Эта приятная погода, которая прежде привела бы Элистэ в состояние блаженства после долгой и надоедливой зимы, теперь производила обратное действие, ибо смена времен года неизбежно напоминала о неумолимом беге времени.

- Скучно и тошно. Пусто и тускло. Противно и уныло. Досада и надсада. Докука и...

- Неужели так плохо, госпожа? - перебила ее Кэрт.

- Плохо, плохо! Так уныло, словно я опять в Дерривале.

- Ох, чтоб меня! Мы ведь не вернемся туда, госпожа? - В последнее время Кэрт переняла у своей хозяйки модное презрение ко всему провинциальному.

- Не волнуйся. Мы не могли бы туда отправиться, даже если бы захотели, - у нас нет разрешения. Вот наглость! - Элистэ качнула головой, выражая собственное презрение к чиновникам-плебеям из могущественного Комитета Народного Благоденствия, которые собирались наложить ограничения на передвижения Возвышенных. Они были невыносимы, эти выскочки депутаты, а худшие среди них - экспроприационисты, составляли большинство в Комитете. Их административные функции в поразительно короткий период вдруг настолько расширились, что охватили всю жизнь Вонара. Было принято множество постановлений, направленных на то, чтобы подчинить себе и унизить бывших хозяев. Хотя эти законы якобы имели целью "обеспечить народное благоденствие и гарантировать защиту всех граждан", истинным их назначением была месть, прямая и неприкрытая. При этом многие Возвышенные предпочитали иметь дело с самыми фанатичными из приверженцев Уисса в'Алёра, которые, по крайней мере, не прятали свою ненависть, чем терпеть ханжеское лицемерие самозваных патриотов, с их слащавыми банальностями, скрывавшими корыстолюбие и недоброжелательность. Конституционный Конгресс - нелепость. Комитет Народного Благоденствия - полное неприличие, и выносить их можно было только ввиду их недолговечности.

- Долго это? - простонала вдруг Элистэ. - Долго?

- Ну, пожалуй, уже месяцев шесть прошло, госпожа, - с готовностью ответила Кэрт. - Было как раз время урожая, когда нас выставили из дворца. Потом началась зима, и народ кидал снежки с камнями внутри, чтобы бить стекла в окнах и пугать лошадей, а теперь...

- Я это знаю! Я спрашиваю, долго ли еще продлится этот бред? Когда же мир опять станет нормальным?

- Что значит нормальным, госпожа? Вы думаете, все будет, как раньше?