Наваждение

Катя с содроганием и брезгливостью наблюдала, как они плещутся в бурой, взбаламученной десятками тел тине. В такую воду даже войти противно…

Она никогда не думала, что будет так скучать по морю. Пусть даже оно было не настоящим, а всего лишь водохранилищем, пусть в нем была не подлинная горько-соленая вода, а всего-навсего волжская — для Кати оно было морем.

Оно всегда воспринималось ею как нечто само собой разумеющееся, вечное. Оно всегда было рядом, оно пахло свежестью, и солнцем, и еще рыбой в районе рыбзавода… Такой неповторимый, острый, будоражащий запах…

И вот уже второе лето нет возможности всласть накупаться, наплескаться, загореть до черноты. Здесь, на рынке, она только обгорает. Руки до половины красные, словно сваренные в кипятке, а половина, прикрытая рукавами маечки, бледная, белая…

Любимый Димочкин темный «Холстен» оказался только в самом последнем ларьке.

— Тебе похолоднее, красавица? — спросил Катю разомлевший от жары молодой азербайджанец. — Хороший вкус у тебя. Может, сюда зайдешь, посидишь, отдохнешь, а?

Он открыл холодильник, демонстрируя ей батарею бутылок с пивом, водкой и газировкой.

— Нет, спасибо, меня ждут…

— Кто? — прищурился азербайджанец. — Друг? Муж? — Он махнул рукой и засмеялся: — Нет, не шути так! Какой муж?! Ты еще школу не закончила, да?

— Закончила, — обиделась Катя.

Поправить продавца насчет мужа она не решилась. Язык не поворачивался так назвать Диму. И другом его нельзя считать… Какая же это дружба? Любовником?.. Нет… Вот сейчас в газетах в хронике происшествий пишут: «Сожитель гражданки такой-то…» Вот именно: сожитель…

Интересно, как изменится лицо азербайджанца, если она скажет: «Я несу пиво сожителю…»?

…За тот час, что Катя таскалась по жаре за пивом, Димочку словно подменили. Он с порога закружил ее по комнате в объятиях, пылко расцеловал в щеки.

— Катька! Катюш! Садись быстрее. Послушай. Вот!

Он схватил гитару и с воодушевлением пропел:

Все бывает, все бывает…
Все проходит, все проходит…
Убегаем, улетаем
И друг друга не находим…
Стынет солнце, тают льдины,
И смешались все сезоны…
То, что нам необходимо,
И искать-то нет резона…

Мелодия была простенькой, почти примитивной, но вполне миленькой.

И конечно же, Кате нравилось все, что делал ее Димочка, любое его сочинение казалось ей шедевром. Вот только… тема какая-то странная… Даже обидно.

Что значит: нет резона искать? Кто кого не находит? Ведь она-то здесь, рядом… Или он ищет кого-то другого?

— Ну, что молчишь? Тебе не понравилось? — В Димкином голосе прозвучала не то обида, не то угроза. — Конечно, тебе не понять! Не дано…

Катя подняла глаза и хотела было возразить, сказать ему, о чем она думала, но тут красивые губы Димы изогнулись в пренебрежительной усмешке. Он резко ударил по струнам, так что струна не выдержала и оборвалась с высоким противным плямканьем.

— Все! — выпалил он и отбросил гитару в угол. — К черту!

Катя вздрогнула. Какая же она дура! Димочка старался, писал, сочинял… Ей не понять, что значат муки творчества, она никогда не испытывала их, почему же не уважает то, что делает ее любимый?

Бедный Димочка… Милый, родной… Она так обидела его… Он доверил ей, вынес на ее непрофессиональный суд свое творение, а она…

Катя вскочила и порывисто обняла любимого.

— Димочка, — забормотала она, стараясь заглянуть ему в глаза, — Димка… Прости… Я не нарочно… Я просто задумалась… Знаешь о чем? Знаешь? О твоей песне… правда…

Он отворачивался, хмурил брови, но Катя чувствовала, что ему приятно слушать ее лепет, что он понемногу оттаивает. Вот он вздохнул полной грудью, шумно выдохнул и милостиво подставил щеку для поцелуя. Катюша с трепетом коснулась ее губами.

— Ну ладно, ладно… — Он отстранил ее от себя. — Что ты там надумала умного?

— Ничего… — шепнула Катя, вдруг испугавшись, что он опять ее неправильно поймет. — Просто… Надеюсь, это… не обо мне?

— Вовсе нет, — фыркнул Димка. — С какой радости я буду писать о тебе?

— А… о ком? — с трудом выдавила Катя.

— Вообще… Абстрактно. Тебя же не надо искать, ты рядом.

Катя поспешно кивнула:

— Ну да… правильно… Как я сразу не подумала…

Он усмехнулся и легонько шлепнул ее ладонью по лбу.

— Балда моя, Тюха-Катюха! Ну ладно, а вообще, если серьезно, как тебе?

Катя обрадовалась и зачастила преувеличенно громко:

— Здорово! Очень трогательно… И грустно… как-то безысходно…

— Несколько в стиле Артура Рембо, да? — вальяжно уточнил Дима.

— М-м… — замялась Катя. К своему стыду, она не читала Рембо, трудно сравнивать, когда не знаешь оригинала. Но раз Димочка говорит, то так оно и есть. — Похоже…

— Да точно! — перебил ее Дима. — По настроению, по мироощущению…

— Только, я слышала, что Рембо был гомосексуалистом, — сказала Катя.

— Какая чушь! — фыркнул Дима. — Ты на что намекаешь?

— Ни на что…

— И где это ты слышала? В Рыбинске? — презрительно усмехнулся он. — Продавщицы говорили или бабки на лавочке? Можно подумать, что там кто-нибудь интересуется поэзией!