Наваринское сражение. Битва трех адмиралов

Однако и египетский паша в деле воинском сведущ был не хуже Колокотрони. Выставив против греков сильный заслон, он исподволь готовил им в тыл десант на заранее припасенных лодках. Высадившись в заливе Каламата, десантники должны были внезапно ударить защитникам Армиро в спину. Однако десант Ибрагиму приходилось все время откладывать и откладывать. Неподалеку бродили английская и французская эскадры, и кто знает, что ожидало утлые лодки, переполненные солдатами, при встрече с ними.

Тем временем по всей линии противостояния противников шли каждодневные стычки и перестрелки. В перерывах же между ними греки с турками переругивались, прячась за камнями.

– Сдавайтесь, неверные собаки! – кричали турки. – Иначе мы намотаем ваши кишки на свои ятаганы!

– Это нам теперь не к чему! – откликались им с противоположной стороны. – Мы не сдавались даже тогда, когда не видели конца своим несчастьям, так зачем же теперь нам сдаваться, когда за Грецию встал весь христианский мир!

– Тогда мы опустошим вашу землю!

– Попробуйте, но прежде переступите через наши трупы!

Тем временем главные силы греков под началом английского генерала Джона Черча бесцельно стояли лагерем далеко от Армирского прохода в местечке Мегиспелизм. Все послания Колокотрони с просьбой действовать сообща Черч оставлял без ответа. Генерал презирал грубияна и разбойника Колокотрони и помогать ему ни в коем случае не собирался. У Черча было свое отношение к происходящим событиям, генерал ждал очередных инструкций из Лондона.

Весть о том, что европейские правительства решили отправить к берегам Греции боевые эскадры, вселила новые надежды в разрозненные отряды инсургентов. Пользуясь тем, что Ибрагим-паша несколько увлекся разорением всех, даже самых маленьких, селений и ослабил натиск на ушедшие в горы дружины, те понемногу вновь стали объединяться, а объединяясь, приступали к новой партизанской войне.

Тем временем восемь тысяч арабов методично и безжалостно вырубали фруктовые сады Миссении и Аркадии. Избивая греков, наемники Ибрагима не забывали при случае поживиться и за счет местных турок.

– Зачем рубить наши виноградные лозы? – кричали турки и плевали в лица египетским наемникам.

– Затем, чтобы превратить здешние края в нашу пустыню! – хохотали им в лицо египтяне.

Видя, как одноверцы дружно выкорчевывают их многолетние сады, старейшины морейских турок потрясали кулаками:

– О, если б греки протянули нам руку дружбы, мы собственноручно задушили бы этих головорезов!

К этому времени свободным остался лишь маленький гористый островок со звучным именем – Гидра, да и то только потому, что за явной малозначительностью Ибрагим-паша о нем поначалу попросту позабыл. На Гидре собрались самые отчаянные и непримиримые, давшие клятву драться до конца.

Махмуд II торопил Ибрагима с занятием острова. Гонца, спешащего в Наварин, он наставлял лично:

– Следует как можно поспешись с занятием этой скалы. Тогда нам просто не о чем будет говорить с франками!

Под франками султан подразумевал всех сразу: и французов, и англичан… и русских.

«Лев Мореи» (этот титул Ибрагим-паша получил после захвата Акрополя) начал деятельные приготовления к вторжению на Гидру. Для этого в Наварин стал стягиваться мощный флот. Первой подошла из Александрии египетская эскадра, за ней – турецкая. Одновременно на берегу готовился и десантный корпус. «Лев Мореи» готовился к своему последнему прыжку…

Глава четвертая Эскадра особого назначения

Если Петербург – столица России, то Кронштадт – ее морские ворота. Балтийский свежак неустанно разгоняет волну, и та с маху бьет в гранит прибрежных фортов. Здесь начинаются дороги в океан, и здесь они заканчиваются. Здесь воздух насквозь пропитан морем и смоляными канатами, а над головами мореходов пронзительно кричат чайки.

В доме капитана Лазарева, что на Дворянской, в двух шагах от Якорной площади, – скромное застолье. Повод приличествующий – гости. Из Петербурга приехал дядька супруги отставной капитан 1-го ранга Алексей Михайлович Корнилов с письмами и гостинцами. И хотя капитан Лазарев застолий не жаловал, на сей раз сам подливал в бокалы и тосты говорил затейливые.

Женился капитан в года зрелые и, жену свою молодую любя, старался ей во всем угодить. Вот и теперь как мог поддерживал веселого дядюшку, но тот смотрел зорко:

– Чтой-то ты, Мишель, бокал свой половинишь? Ведь моряк ты первостатейный, а посему должен быть таковым и в застолье!

– Что ж поделать, – пожимал плечами Лазарев, – коль назавтра мне велено в министерстве быть. Куда ж я на утро с больной головой?

– Что верно, то верно, – кивал дядюшка, себе из штофа между тем подливая, – голова у казенного человека завсегда должна быть светлой!

Когда же выпито и съедено было изрядно, дядюшка перешел к главному, ради чего, собственно говоря, и занесло его в эти края.

– Вот, Мишель, хочу попросить тебя, как сродственника, о деле одном, весьма для меня важном, – молвил он, от стола отстранясь и губы салфеточкой вытирая.

– Всегда рад помочь, коль в моих силах! – развел руками хозяин.