Навь и Явь

Месяц зарев опрокинул на землю лукошко со щедрыми дарами: подножье лесов покрылось бархатом ягодных ковров, после дождиков лезли грибы. Испросив благословения у Лесной Матери, Дарёна бродила по ягодным местам, но не столько для сбора, сколько в надежде найти Младу. Ведь почти ни одного дня не проходило, чтобы у крыльца не появлялась корзинка грубого плетения или наспех сляпанный берестяной туесок, полный черники, голубики, княженики, лесной малины... Дарёна рассуждала: раз кольцо на Младу не выводило, то можно было попробовать застать её за сбором ягод. Пока поиск не увенчался успехом, но Дарёна не сдавалась. Обходила она и заросли ивняка, из которого Млада плела свои корзинки. Разум понимал, что дело это безнадёжное – ведь не счесть в Белых горах щедрых на ягоды уголков! – но упрямое сердце вопреки всем доводам рассудка звало Дарёну на розыски снова и снова.

Однажды, бродя по лесной чаще и рассеянно собирая всё, что попадётся под руку, Дарёна наткнулась на лакомившегося малиной медведя. Огромный бурый зверь, не ожидавший её резкого появления из пространственного прохода, был разгневан вторжением в свои владения; у Дарёны отнялись ноги при виде поднявшегося на дыбы лесного хозяина, и она осела в прохладную траву. Ей бы снова открыть проход и шагнуть в него, но тело не слушалось: руки повисли, а ноги мёртво простёрлись, будто сломанные ходули. Ледяная щекотка ужаса лизала ей рёбра, а в голове билась и стучала бабочкой одна мысль: «Млада, спаси!» Пронзительный призыв молнией взметнулся над вершинами деревьев, и через мгновение чёрная тень мелькнула за стволами... Прокатившийся в лесной тиши рык приподнял не только все волоски на теле Дарёны, но и заставил медведя опуститься на все четыре лапы. Перед глазами мелькнула картинка из далёкого детства: тогда она решила, что зверь испугался её самой, но за листвой пряталась рокочущая синеглазая мощь. Это было кое-что посильнее схватки зубов и когтей – столкновение воли. Кошка против медведя – кто победит, кто отступит? Властелин чащи, оробев, припал на хвост, а потом и вовсе обратился в бегство; после него в траве осталась пахучая лужа.

Слабость отступила под натиском ошеломляющей радости, Дарёна кинулась следом за чёрной тенью:

– Млада!

Уцепиться за этот образ и догнать его с помощью прохода снова не удалось, лишь лесное эхо сиротливо перекатывало возглас Дарёны. Но чёрная кошка услышала зов и пришла на помощь, и это значило только то, что они по-прежнему были единым целым.

Старая бабушка-ель укрыла Дарёну от дождика. Прячась под шатром из раскидистых лап, та утирала со щёк светлые слёзы, неостановимыми потоками струившиеся по щекам. С быстротекущей изменчивостью погоды то всхлип вырывался из её груди, то смех – так солнце то выглядывает из-за туч, то вновь скрывается за ними...

Дома Дарёна упала на лавку, облокотилась на стол и обхватила голову руками.

– Чего это с тобой? – спросила Крылинка, ставя перед нею кружку морса. – Вот, испей-ка... Уморилась, поди.

Дарёна жадно припала к кружке. Ягодная кислинка смывала ком в горле, но сердце всё никак не могло успокоиться – то принималось колотиться, то замирало и сжималось до темноты перед глазами.

– Я видела Младу, – пробормотала она.

– Ой, да неужто? – всплеснула руками Крылинка. – Ты говорила с нею? Как она? Скоро ли вернётся домой?

– Не знаю, матушка, – прошептала Дарёна. – Она лишь мельком показалась... А потом я опять её упустила.

А зарев наливался спелым соком, готовый сорваться в подставленные ладони, рдел свежим румянцем и веял прохладой грибного духа. Яблони клонили тяжёлые от урожая ветки, и женщины приступили к сбору; перед закладкой хорошо проветрили яблочный погреб и окурили его дымом яснень-травы, дабы убить гниль. С нижних веток плоды они сняли сами, а вот к верхним требовалось карабкаться по лестнице. Дарёна с Рагной боялись упасть, а матушка Крылинка вздыхала:

– Подо мной лесенка-то, поди, проломиться может. Надо наших кошек звать.

Горана со Светозарой пришли им на помощь: забравшись на лестницу, они собирали яблоки в корзины, которые спускали на верёвке вниз. Вдыхая сладкий садовый воздух полной грудью, Дарёна до блеска обтёрла румяное яблоко краем передника и с хрустом впилась в плод зубами – аж сок брызнул. Медовый запах зрелого лета смешивался с духом тёплой влажной земли, цветущей мяты и близящейся осени...

Яблоки опускали в погреб, переложив слоями соломы с примесью яснень-травы: если без неё урожай в больших прямоугольных корзинах мог долежать от силы до начала зимы, то с чудо-травкой сочными плодами можно было лакомиться до первых дней снегогона.

– Ох, напеку я пирогов! – обещала матушка Крылинка, подкидывая на ладони румяный плод.

Рагна с Дарёной облизнулись в предвкушении душистого, сладкого, горячего объедения... Впрочем, яблочные пироги были хороши и в холодном виде.

Матушка Крылинка раскатывала тесто, Дарёна резала яблоки и вычищала жёсткие серединки с семенами, а Рагна, позёвывая у окна, вязала детские носочки:

– Умаялась я что-то, утомилась с этим сбором урожая...