Навь и Явь

Кошки согласились. Искра поднялась только к вечеру, когда закатные лучи залили вершины гор тёплым румянцем; нырнув в погреб, она вышла оттуда с бочонком хмельного мёда на плече.

– Что ж, сестрицы, дозвольте вас отблагодарить за всё.

Мелкими пташками полетели чарки – одна за другой, прыг-скок... Пришлось Бузинке с Денницей задержаться немного долее, чем «чуть-чуть»: крепкий медок уложил всех кошек. Дружинницы уснули прямо за столом, уронив головы на руки, а Искра, пошатываясь, по-медвежьи облапила Лебедяну и пробурчала ей куда-то в шею:

– Что-то хмель меня одолел... С устатку, видно. Ладушка, ты меня простишь, ежели я нынче ночью бревном побуду?

– Иди уж, отдыхай, – усмехнулась Лебедяна.

*

В цветнике колыхались на ветру маленькие, скромные кустики белолапки. Этот цветок мог расти на суровых, бесплодных скалах, выбирая для себя самые труднодоступные места. В окружении изящных лепестков, покрытых нежной, чуть приметной «шёрсткой», серебрилась пушистая розетка из нескольких шариков – ни дать ни взять подушечки кошачьей лапки.

Слёзы капали на дубовую столешницу, на которой лежала разводная грамота.

«Я, Искрен сын Невидов, владыка земли Светлореченской, освобождаю супругу свою Лебедяну от брачных уз. Отныне может она считать себя вольной, аки птица в небе, и дальнейшую стезю себе выбирать по желанию своему. Отпускаю её чистой, ни в чём не повинной, упрёков не возлагаю на совесть её. Дочь Злату отпускаю с нею же. Всё принадлежащее ей носильное платье и все нательные украшения остаются за нею неотторжимо, прочее же имущество оставляю в своём владении. Право именоваться княгиней Светлореченской Лебедяна утрачивает. Искрен».

Пальцы Лесияры ласково смахнули слёзы со щёк Лебедяны, а та прильнула к тёплым рукам родительницы.

– Тебе осталось только написать ответ, а я его заверю, – улыбнулась белогорская княгиня.

Всего одна строчка отделяла Лебедяну от свободы, и дрожащая рука вывела её, поставив закорючку подписи. Случилось то, чего она так ждала, так почему же щёки ей согревали солёные ручейки?

– Кто же теперь станет его лечить? Как же он... без меня? – Лебедяна зажала ладонью всхлип. – Ведь его хворь может вернуться!

– Не тревожься об Искрене, дитя моё, – сказала Лесияра. – Отпусти его наконец и сама – так же, как он отпустил тебя.

С треском порвался пояс, знаменуя расторжение уз; его половиной Лебедяна обмотала свёрнутую трубкой грамоту. Злата с бархатными звёздочками белолапки в волосах пустилась в пляс под песню горного ветра, а повелительница женщин-кошек и её дочь наблюдали за нею в окно.

– Больше я не княгиня Светлореченская, – вздохнула Лебедяна.

Её плечи расправились, а грудь дышала свободно, словно она сбросила тяжёлый, многослойный наряд, долгие годы сковывавший её тело.

– Зато ты снова княжна Лебедяна. – Лесияра нежно прильнула губами к виску дочери.

– Я будто снова невеста, – улыбнулась та.

«Княжна Лебедяна» – это звучало молодо, солнечно, по-девичьи звонко; вместо потерянного княжеского венца она надела свадебный – творение искусных и любящих рук Искры. Осень не дохнула серебряным туманом ей на косы, зато принесла ещё две свадьбы, состоявшиеся, к слову, в один день – Велимира и Искрена. Без камня обиды за пазухой Лебедяна поцеловала новую супругу отошедшего от дел князя – садовую кудесницу Медуницу, благословила невестку Людмилу и обняла сыновей.

– Не осуждайте нас с отцом, родные мои, – сказала она им. – Ваши матушка с батюшкой вступили наконец на свои истинные тропки.

* * *

Пляска солнечных зайчиков ласково мельтешила под ногами, звонкая тишина соснового леса дышала смолистой чистотой, земляничная полянка расстилалась душистым ковром. Дарёна металась от ствола к стволу вслед за зовом сердца, которому мерещилась близость чёрной кошки; она была уверена, что по этой траве только что ступали широкие лапы, эту веточку на кусте крушины сломала крадущаяся мимо Млада...

А вот и черничный сосняк. В шёпоте встречавшихся кое-где осинок Дарёне чудились подсказки: «Млада... Млада здесь была!» Сердце сжималось в пронзительной тоске, рвалось из груди птицей, но глаза были недостаточно остры и приметливы, чтобы засечь призрачное движение где-то в глубине леса. Душа чуяла, что супруга пряталась поблизости, но руки хватали только пустоту, а ноги подгибались, измученные этой бесполезной беготнёй. Колени Дарёны вдавили собой мягкую подушку мха.

«Где же ты?»