Навь и Явь

Княжна Добронега шагала, измученная и искусанная, в свою комнату. Соль слёз жгла чувствительную кожу под глазами, в укусах билась толчками едкая боль. Горькой получилась победа, но она того стоила. Дамрад умела дарить и непревзойдённую сладость, и жестокую муку – всё было ей по силам; распробовав, каково это, княжна уже не могла отказаться от утех с повелительницей навиев. В этом ей часто мешала Санда, питавшая к матери какую-то болезненную привязанность и бешено ревновавшая её.

Она-то и поджидала Добронегу в её комнате.

– Чего тебе надо? – с неприязненным подозрением буркнула княжна.

А та кинулась обмывать ей укусы водой, сочувственно приговаривая:

– Ох, бедненькая ты. Матушка любит жёсткость, потерпи уж...

Каждая из девушек говорила на своём языке: взаимопониманию способствовали паучки в ухе. Добронегу настораживал смиренный вид дочери владычицы, и она недоверчиво отодвинулась:

– Ты чего пришла?

– Ах, – вздохнула Санда, горестно прижимая руки к груди. – Я, кажется, расстроила сегодня матушку. Простить себе этого не могу! Я повела себя как взбалмошная девчонка, а не как наследница престола и примерная дочь. Я была грубой, непочтительной! Расскажи мне, что говорила матушка? Она очень зла на меня?

Похоже, Санду и впрямь беспокоило, не будет ли у её поведения неприятных последствий. Промокая сухим полотенцем промытые ранки от зубов Дамрад, Добронега сказала:

– Да вроде она не злилась, просто была расстроена и пьяна преизрядно. О тебе она не очень-то и говорила – сама понимаешь, не до разговоров было.

– Понимаю, – вздохнула Санда. – Крепко тебе досталось! Это я виновата, прости... – Дочь владычицы сострадательно погладила княжну по плечу. – Своё огорчение из-за меня она выместила на тебе. А расскажи... как у вас всё было?

– Это ещё зачем тебе? – нахмурилась Добронега.

– Ну... – Санда водила пальчиком по плечу княжны, заискивающе улыбаясь. – Просто я хочу... поучиться у тебя. Матушка всегда тобою довольна, вот я и хотела бы узнать... как ты это делаешь.

– Да ничего особенного я не делаю, – пожала плечами Добронега. – Я лежу в постели, а владычица... уф... жарит меня.

– Жарит? Это как? – прикинулась непонимающей Санда.

– Ну... наяривает, пялит, окучивает, – подбирала княжна сходные слова, чувствуя жар на щеках.

– О-ку-чи-ва-ет? – повторила по слогам Санда, выгнув бровь. – Какое занятное слово. А что оно означает?

– Ну... Имеет, дерёт, пендюрит... *бёт, короче говоря. – Окончательно смутившись, Добронега смолкла.

– Ого, сколько у вас в языке слов для этого занятия! – усмехнулась Санда. – А как, как именно матушка это делает? Как ты лежишь? Что вытворяешь при этом?

Добронега принялась в подробностях описывать сегодняшние утехи: как, куда, сколько раз. Слушая, Санда устроилась на её постели; увлёкшись рассказом, княжна стала всё изображать в лицах, пока не услышала тихие стоны: это дочь Дамрад ублажала сама себя.

– М-м, – похотливо изгибалась она на перине. – Говори... что дальше?

– Больная ты на голову, что ли? – возмутилась Добронега. – А ну, перестань! Пошла прочь из моей опочивальни! Разлеглась тут... извращенка!

У Санды вырвался продолжительный стон: похоже, она добилась желаемого. После, открыв затуманенные глаза, она проронила сквозь глубокое, тяжкое дыхание:

– Как будто сама там побывала...

– Да пошла ты! – рассердилась княжна, брезгливо морщась. – А ну, топай отсюда сей же час! Мне теперь из-за тебя постель перестилать придётся! Как я лягу после того, что ты тут творила?

Взгляд Санды вдруг стал острым, пристально-хищным и льдисто-ясным, будто ничего и не было только что – ни томных вздохов, ни бесстыже-страстных изгибов тела.

– Очень даже просто ляжешь, – сказала она с клыкастой улыбкой.

Княжна ничего не успела ответить: сердце ей пронзил кинжал – не выкованный из твёрдой хмари, а обычный, стальной, с усыпанной драгоценными камнями рукояткой.

*

Окна во дворце закрывались плотными занавесями: только так можно было вытерпеть мучительно яркий день. Дамрад пробудилась от хмельного сна с тяжкой, сверлящей череп болью и гадкой обречённостью на душе. Чувство это скользкой, ядовитой тварью придавливало владычицу, а тут ещё этот отвратительный вкус куриного помёта в пересохшем рту! Вода в кувшине согрелась, и Дамрад потребовала свежей, прохладной. Кажется, она здорово отыгралась на княжне и оставила на её теле много укусов – наверно, девочка сейчас дуется. Ещё будет кочевряжиться в следующий раз... Пожалуй, было бы неплохо как-то загладить свою вину.

Соображая гудящей, больной головой, каким подарком задобрить девушку, Дамрад совершила омовение со своим любимым душистым мылом, несколько ящиков которого были предусмотрительно взяты ею с собой из Нави. После этого владычица блаженно млела под умелыми и нежными руками служанок, натиравших её тело питательным маслом, а самую хорошенькую из них даже ущипнула за ляжку. Лениво проползла мысль: не завалить ли милашку в постель, чтобы облегчить похмелье? Нет, потом придётся опять мыться...