Навь и Явь

Некоторое время она жадно втягивала холодный зимний воздух у оконца, а вернувшись к Отраде, нашла её глубоко и покойно спящей. Сердце на мгновение согрелось надеждой, но, приглядевшись и вслушавшись, Правда поняла, что отчаянно юная, но храбрая воительница уже никогда не пойдёт на поправку, и облегчение сменилось тяжёлой, холодящей печалью.

– Дитя моё...

Скорбная тень приобрела отчётливые черты женщины в небрежно наброшенном вдовьем платке, из-под которого на грудь ей струились полураспущенные русые косы. Глядя перед собой застывшим взором, она шарила руками, будто слепая, по всему телу Отрады – наверно, искала в нём хоть какой-то отголосок жизни.

– Что-то припозднилась ты, матушка, – вздохнула Правда.

Женщина вздрогнула и посмотрела на неё так, будто только что заметила. Её светлая, мягкая красота была присыпана пеплом беды, а в заторможенном взгляде и приоткрытых губах проступала тень горестного безумия.

– Что? Что? – каплями крови упали её слова. – Поздно, говоришь?.. Да, я пришла поздно. Как принесли мне весть, что супруга моя Пава погибла, так и упала я без памяти. Как очнулась, так и бросилась Отрадушку искать! Она ведь у нас тоже... в бой рвалась.

– Тебе нет нужды оправдываться передо мной, голубка. – Бывалая воительница поправила несчастной вдове платок, погладила её по холодным щекам. – Как смогла, так и пришла, что уж теперь...

– Кто ты? Как тебя звать? Ты была рядом с ней? – Мать Отрады вцепилась в женщину-кошку с отчаянием утопающей, неосознанно царапая ей руки ногтями.

– Звать меня Правдой. Да, я подобрала дочурку твою на поле боя и не отходила от неё ни на шаг.

Чёрный платок простёрся над тишиной, а может, это небо превратилось в чернильный полог. Место Отрады опустело, а её темнобровая соседка, около которой сидела возлюбленная в бирюзовых серёжках, ещё цеплялась за жизнь, метаясь и горя в бреду.

– Ты – её невеста? – спросила Правда, присаживаясь рядом и легонько обнимая девушку за плечи.

На кухне, без сомнения, было дел невпроворот, но как она могла уйти сейчас? Эта ясноглазая девочка – такая хрупкая, такая нежная... Горе сломает её, как тонкий стебелёк.

– Да, мы обручены, – ответила та, провожая измученным взором очередной вынос тела. – Свадьба назначена на будущую весну. – И спросила дрогнувшим шёпотом: – А куда их уносят?

Правда заглянула в растерянную глубину глаз соседки, пытаясь отыскать там хотя бы тень понимания. Знала ли девушка, что значило это рыжее зарево за окном? Это был отблеск погребальных костров, и именно туда уносили кошек – одну за другой. Кто-то умирал скоро, кто-то боролся дольше, но исход всех ждал только один. Раны не заживали, лечение светом Лалады не помогало, и эту безысходность несло дышащее холодом оружие навиев.

Что могла Правда сказать, когда грудь раненой кошки перестала вздыматься, а лицо разгладилось и преисполнилось далёким, неземным покоем? Слова истлевали ещё до своего произнесения. Оставалось только прижать девушку к себе и прятать её лицо на своей груди, пока тело её суженой уносили.

– Тебе есть куда пойти? – заглядывая в растерянные, полные слёз глаза, спросила Правда. – Твои родительницы живы? У тебя дома безопасно?

Губы девушки только беззвучно шевелились, словно поражённые немотой, а взгляд был прикован к опустевшей лежанке. Схватив одеяло, под которым умирала её избранница, она прижала его к себе и затряслась. Правда не смогла придумать ничего лучше, как только позвать свою супругу; той не требовались никакие объяснения – она обняла девушку за плечи и увела с собой. Та шатко, но послушно брела туда, куда её направляли.

Горе горем, но живые нуждались в пище по-прежнему. Правда вернулась в душный круговорот привычных дел, и на её сердце холодной тучей набежал скорбный мрак: народу в её подчинении стало меньше. Дочери, трудившиеся старшими кухарками, вышли из боя живыми, но вот добрая половина младших полегла, защищая крепость. Шелуга не сдалась врагу, но все, кто остался на кухне, теперь просто зашивались. Не хватало рук, не хватало времени и сил, а тут ещё Радимира с проверкой:

– Ну, что у вас тут? Государыня Лесияра к нам прибыла – успеете состряпать достойный обед?

Правда разделывала свиную тушу, отделяя части по назначениям: на жаркое, на пироги, на студень, на похлёбку, в кашу. Нежное сало с розовыми мясными прожилками она поедала с хлебом и солью прямо на месте, не отходя от разделочного чурбака. Пообедать полноценно и основательно времени не было, и она перекусывала за работой. Дочери не отставали: Дорожка между делом лакомилась печёнкой; Вресена, замешивая блинное тесто, пила яйца, а Вукослава с Немирой не давали пропасть гусиным потрохам.

– Сама видишь, госпожа, – ответила Правда, прожевав. – Рабочих рук мало. И своих-то накормить не успеваем.

– Свои подождут, – отрезала сероглазая начальница пограничной дружины. – Государыня осетрину любит – уж постарайтесь.

– Осетрины сейчас нет, ловить надобно. – Правда рубила рёбрышки и бросала в бадейку: знатная гороховая похлёбка из них получится! С лучком, чесночком и травками душистыми...