Навь и Явь

Только молчаливые деревья знали, чего ей стоил этот трёхдневный бросок без единого привала. Наверно, ради этого она и разрабатывала своё тело, отрывая его от смертного одра вопреки убийственной слабости и на виду у костлявой девы в белом балахоне. Не зря она отвоёвывала себя у своей мертвенной сиделки – каждый день по вдоху, по удару сердца, по лоскутку кожи, по мышечному волоконцу. Тело надламывалось, горело, стонало, но Северга шла, стремясь к подземным ходам. Каждую маленькую победу над болью и усталостью она посвящала Голубе – в отплату за бесценный подарок, который та сделала навье в ельнике у ручья.

Она изматывала своих преследователей – и Голубу в их числе, но что значила безостановочная трёхдневная погоня в качестве платы за сохранённую жизнь? Пустяковая цена, да и знала Северга: молодая, здоровая Голуба выдержит. А вот в себе навья уже не так крепко была уверена: работавшее на износ, на разрыв сердце каждый миг захлёбывалось кровью, предостерегая её от нового шага угрозой остановки. Северга слышала, чувствовала, понимала, но не прекращала движения. Она не боялась умереть в пути. Если её смерть помешает ведьмам осуществить их саморазрушительный замысел, Северга была согласна приблизить своё поражение в противостоянии с костлявой девой.

Нет, не ради себя навья пару раз всё-таки остановилась – она хотела дать роздыху Голубе. Зачерпывая воду из ручья, она знала, что где-то неподалёку упали на землю обессиленные, измученные ведуньи. Холодный плащ ночи покрыл её плечи, остудил лоб густым дуновением печали, а мягкий мох расстелился под ногами пружинящей подушкой, поглощая звук шагов. Скользя между стволов, Северга слушала дыхание леса, и каждая травинка пела ей о том, что Голуба где-то близко.

И вот – знакомые медово-молочные чары выступили из-за полога ночной свежести с яркостью утренней зари. Чтобы преждевременно не спугнуть, не разбудить это чудо, навья замерла, ловя и ухом, и сердцем нежные, как пальчики самой Голубы, струйки этого волшебства. Искреннее тепло парного молока сливалось с янтарной тягучей целебностью мёда, и это была самая счастливая, самая светлая действительность, какая только могла существовать.

Древние седые космы тумана стлались рваными рукавами и окутывали лес молчаливой мглой; белые пальцы ночи ласкали взъерошенные вихры утомлённого мальчика, уснувшего с шапкой в изголовье. Слипшиеся прядки волос прилипли к его лбу, из уголка рта самозабвенно повис прозрачный тяж слюны. Умаялся парень. Северга осторожно перешагнула через Боско, не потревожив его сон, и остановила неприязненный взгляд на сёстрах-ведуньях, уснувших по разные стороны от дорожной корзины. Откуда, из каких пространств они выудили заклинание для закрытия прохода в Навь? Притом, что его не знала ни Северга, ни прочие рядовые навии – только жрицы Маруши и владели той тайной.

Ноги Северги бесшумно ступали между спящих, край чёрного плаща задел Дубраву, но та не пробудилась. Словно схваченная инеем снежная дева, лежала она, сомкнув льдисто-светлые ресницы, ласкаемая со всех сторон травой с россыпью мелких белых цветочков – непримиримая, твёрдая в своей ненависти к навье, и ничто не могло смягчить её сердце. Впрочем, Северга слишком устала, чтобы пытаться что-то доказать им всем, замкнутым в своей правде.

Всем, кроме милой её сердцу Голубы, которая спала чуть поодаль, охраняемая объятиями корней старого дерева. Нет, не затмевала её тёплая, юная краса света ясной и животворной, но строгой, далёкой и недосягаемой звезды по имени Ждана, не могла сравниться с её весенним величием, но и не требовал этот скромный цветок от женщины-оборотня никаких объяснений и оправданий, не судил и не укорял – просто любил её такой, как есть.

У ведьм было заклинание, а у Северги – меч, который мог бы заставить их смолкнуть навеки. Пара взмахов – и уже никто не посмеет покуситься на жизнь Голубы и попытаться принести её в жертву... Но поймёт ли девушка, простит ли, примет ли спасение такой ценой? Рука Северги соскользнула с рукояти оружия, так и не вынув его из ножен.

Веки Голубы приоткрылись, затрепетали, а из груди вырвался тягучий стон. Её мозг наполовину спал, в мутном взгляде сквозь ресницы тускло блестело придавленное, одурманенное сном сознание. Присев рядом, Северга склонилась над нею. Как не дать им загубить эту светлую и чистую жизнь? Уничтожить их? Так поступила бы вчерашняя Северга. Нынешняя, с осколком иглы под сердцем, только нежно и грустно прильнула к губам девушки в прощальном поцелуе и ускользнула неслышным чёрным призраком, чтобы «провалиться сквозь землю».