Неожиданно нас (меня и Сергея) вызывают в Госплан и предлагают организовать крупный научно-медицинский центр исследования и лечения заболеваний мозга человека. Мотивировка: мы себя очень хорошо зарекомендовали, и у нас получится. На самом деле, конечно, ориентировались на авторитет и школу НП. С самого начала предполагалось, что центр будет с участием НП. И тогда мы изобрели официальную должность – научный руководитель. Постановление о создании Научно-практического центра «Мозг» в составе Института мозга человека и клиники впервые оперировало понятием «научный руководитель». Когда в Совмине меня спрашивали, что это такое, то вполне удовлетворял ответ: «Ну есть же генеральный конструктор. Пусть будет и научный руководитель». Получилось, что специально для НП в стране была введена новая должность.
Надо сказать, что эта должность оказалось разумной только в нашем тандеме. Сын и мать. А главное, мы с ней были друзьями, которые привыкли разговаривать, обсуждать, советоваться. У нас с НП было много разногласий по конкретным делам. И это понятно: НП двадцать лет была директором, и каким директором. Академик, депутат. Естественно, у нее свое видение мира и свой путь решения проблем. А у меня – другой. Мы много спорили. Иногда она меня переубеждала, а иногда я делал по-своему. И далеко не всегда моя самодеятельность была плоха. Я и человек другого поколения, и вообще другой. Когда мы писали что-либо совместно, всегда можно было отличить ее текст от моего.
Путь взаимной притирки мы с НП прошли довольно быстро. Думаю, для НП он был сложнее, чем для меня. Она, с ее огромным опытом, знала, КАК НАДО. А я делал по-другому.
Это очень трудно. Но НП это смогла. Почему? Потому что мы были едины в главном – в целях института, в принципах управления. Расходились только в конкретных путях реализации. Кроме того, каждый из нас был абсолютно уверен не просто в лояльности, а в глубокой любви другого. Поэтому подозрений не возникало. Мы понимали, что все наши мотивы и поступки позитивны. Наконец, я всегда очень уважал мнение НП и очень ценил ее роль в Институте. Как, впрочем, и все остальные сотрудники. Нередко человек, ушедший с активной руководящей работы, чувствует снижение интереса к себе со стороны окружающих. Авторитет же НП только рос.
Много раз могу повторять: абсолютным приоритетом для НП всегда была научная работа. Она не прекращалась ни при каких обстоятельствах. НП расстроена – к столу и писать статью или книгу. НП сидит на заседании – мысли о работе. Она могла мне позвонить в час ночи и начать обсуждать пришедшую ей в голову идею. Именно поэтому НП в конце восьмидесятых объявила о своем стремлении по достижению шестидесяти пяти лет уйти с поста директора. Она как всегда четко выделяла главное и распределила силы. Наука важнее.
И вот тут проснулись определенные силы. Авторитет НП никто не подвергал сомнению. Она могла бы быть директором до семидесяти (тогда еще был возрастной предел). Но если не она, то кто? В конце концов, НП объявила о своем желании перейти в Институт мозга человека и о том, что я назначен директором ИМЧ. А это был повод. Началась истеричная кампания, о деталях которой говорить не хочу. Угрожали даже физическим насилием. Для НП, воспитанной в стиле нормальных взаимоотношений, это был шок. Как могли ее друзья, да просто интеллигентные люди так себя повести?
Но это обсуждать не стоит. Где сейчас те, кто были против? Кто о них знает? А НП знают. И Институт мозга человека создан и успешно работает, и его тоже знают.
Умные живут долго
Серьезно осложнила состояние НП и личная трагедия, произошедшая в 1990 году. Практически с интервалом в двенадцать часов умирают пасынок и муж. НП страшно тяжело переживала эти удары судьбы. Об этом она написала в своих известных книгах. Я не могу описать все это лучше. Тем не менее через какое-то время она возвращается к науке и опять – в новом качестве.
Практически все крупные исследователи мозга в какой-то момент переходили к тому, чтобы начать размышлять о его «сверхзаконах». Дело в том, что до настоящего времени мы еще очень мало знаем о законах работы мозга. Мозг хранит огромное количество тайн. Наши современные знания не позволяют объяснить некоторые феномены. Скажем, его быстродействие: он же эффективнее любого компьютера. Ну а скорость передачи информации между нейронами не скорость света, а 1400 метров в секунду. И самое главное: наши методы исследования, как правило, неадекватны. Мы работаем с помощью статистики и накопления сигнала, а мозг решает задачу с одного предъявления и ни о какой статистике не знает. И чем более тонкие явления мы исследуем, тем более очевидной становится эта неадекватность. Именно поэтому исследователи расширяют круг своих интересов и начинают интересоваться необъяснимыми или не воспроизводимыми феноменами.