Наступление бури

Должно быть, я припарковалась, но это как-то не отложилось в памяти. Потом была лестница, потом я на площадке рылась в поисках ключа. Большинство моих соседей уже отправились на работу, так что вокруг было тихо, только за дверью в дальнем углу монотонно бубнил телевизор. Кажется, у миссис Эппил; она работала по ночам, а утром, перед тем как вздремнуть, имела обыкновение расслабиться, посмотрев программу кабельного телевидения.

Войдя следом за мной, Дэвид положил руки мне на плечи, после чего они, поглаживая, медленно заскользили вниз. Глядя со стороны, никто бы не подумал, что это может быть так сексуально, да и мы, ясное дело, не собирались предаваться утехам прямо на площадке, но от его прикосновений меня повело так, что я закрыла глаза, держась руками за дверь.

Просто в самих его руках, в медленных, выверенных касаниях таилось некое волшебство. Они очертили линии моих плеч и прошлись по рукам, до самых запястий.

Он придвинулся ближе, пока не прижался ко мне, как вторая кожа. Я попыталась снова попасть ключом в замочную скважину, да куда там. Руки мои дрожали.

— Джо? — прозвучал его бархатистый, с легкой, делавшей его чуть похожим на мурлыканье, хрипотцой голос. — Может, лучше мне это сделать?

Я приподняла кольцо с ключами. Он забрал их из моих ослабевших пальцев и наклонился мимо меня, чтобы вставить ключ в замок и повернуть его.

Уж в этом-то, казалось, ничего провоцирующего не было, но, видимо, на меня оказывало воздействие кипение собственных гормонов в сочетании с теплом его прижимавшегося ко мне тела: тем паче, что и прижималось оно почему-то ну в самых нужных местах.

Дверь со щелчком отворилась. Я проскользнула внутрь, включила мягкий, рассеивающийся верхний свет, отшвырнула сумочку и сбросила с ног туфли.

Он снова оказался позади меня, только теперь нам уже не приходилось остерегаться соседей. Его руки обхватили меня за талию и притянули к нему, а я обернулась, чтобы взглянуть на него.

В бездонную черноту зрачков и жаркую медь радужной оболочки его глаз.

— Ты нужна мне, — промолвил он, сдвигая в сторону мои волосы, чтобы прикоснуться сбоку губами к моей шее, облизывая ее и целуя, сначала нежно, а потом так страстно, что это было уже где-то на грани между наслаждением и болью. Его ладони коснулись моих грудей.

— Ты нужна мне.

— Я… погоди, Дэвид. Я не… ты уверен, что…

Я задыхалась от предвкушения и желания, но все же попыталась закончить фразу:

— … Достаточно силен, чтобы…

— Ты придаешь мне сил.

Его губы делали с моим самоконтролем нечто немыслимое.

— Ты даришь мне жизнь.

Это он промурлыкал, уткнувшись в невероятно чувствительное место за ухом.

— Ты даришь мне мир.

Мне показалось, что ничего более сексуального я никогда не слышала от мужчины или от джинна мужского пола.

— Мы что, так весь день и будем болтать? — бездыханно спросила я и ощутила его смешок. Не то чтобы веселый, без всякого юмора, а того рода смешок, какой, наверное, можно услышать, заключив договор с дьяволом. Господи, у меня от этого произошло разжижение хребта!

— Это зависит от тебя, — промолвил он, и его руки стали шарить по мне с еще большей настойчивостью, еще сильнее прижимая меня к нему.

— Может, у тебя подходящее настроение для долгой, милой беседы, а? За чаем с печеньем?

Ну уж нет, в настоящий момент мой рот желал вовсе не печенья.

Мы повалились на кровать. Раздевать его мне не было надобности: едва мои руки потянулись к нему, как вся одежда исчезла, обнажив все великолепие его безупречной, золотистой кожи. Когда я стала водить пальцами вверх и вниз по его груди, он чуть прикрыл затуманившиеся глаза, а мускулы напряглись, словно стальные канаты. А потом он перевернул меня и оказался сверху. Спина моя, непроизвольно прогнулась дугой: уловив блеск его глаз, я подалась бедрами ему навстречу. Он подался назад: то была долгая, медленная, жаркая пытка.

— Да! — прошептала я.

Он поцеловал меня. На сей раз то был не романтический поцелуй, нет. Жадный, алчущий, движимый чем-то, для меня непонятным. Таким, как сейчас, я его еще не видела. Он словно желал поглотить меня, вобрать в себя.

Владеть мною.

Здесь не было равенства. Равенства быть не могло, поскольку у меня хранилась его бутылка, он был призван мною к служению, и наши отношения оставались отношениями раба и госпожи, вне зависимости от того, как хороша собой была госпожа и как желал ее раб.

Меня это беспокоило.

И сейчас, в самый жаркий миг, меня мучил вопрос, не тревожит ли это и его.

Он был слишком слаб. Если я отпущу его на свободу, он просто развеется в дым. Этого я допустить не могла. Права я или нет, но этого не должно было случиться.