Я гладил ее затылок, шею, хватал пустой воздух и не мог надышаться, будто был в водолазном скафандре и мне прекратили подачу воздуха по шлангу.
Маша всё ещё прижималась к груди, и тихая грустная полуулыбка таилась в уголках ее губ.
Мы снова встретились глазами. Я хотел сказать ей что-то благодарное, ласковое, но не мог, не знал, как сказать так, чтобы это не оскорбило, не оттолкнуло и не оставило глубокого рубца на ранимой девичьей душе. Маша поняла меня, она чувствовала тоже самое наваждение и чуть хрипловато произнесла:
— Не нужно ничего говорить, я и без слов тебя понимаю. Ты хочешь быть со мной, тебе приятно. Но ты сдерживаешься и боишься меня обидеть. Вот видишь, Бодров, я понимаю тебя без слов…
— Да вижу.
— Кто-нибудь ещё сможет тебя так понимать? как я? Ну, скажи…
Я в благодарном порыве поцеловал ее мягкие, пахнущие чем-то ароматно-свежим, волосы.
— Так как ты — нет. Никто не сможет. Ты вкусно пахнешь.
— Чем?
— Будто бы забытым запахом черемухи. Не знаю, лесными цветами.
Она повернула мое лицо к себе и положила одну ладонь мне на щеку, а второй гладила шею.
Я снова ослепленный ее красотой, разглядывал вблизи её роскошные, затуманенные нежностью глаза.
Наконец я опомнился, отрезвел, отвернулся, чтобы скрыть свое смущение, вызванное собственным отказом.
Я обнимал ее и смотрел на ночное небо. Купол еще не потерял свою чернильную синеву, с золотыми вкраплениями мерцающих звезд. Сейчас балом правила зимняя причерноморская ночь. Часа через три все вокруг погрузится в прозрачно-зыбкую светлую пустоту рассвета.
Давно забытое ощущение, как будто и не было раньше такого никогда. Объятие, душа, тело, запах волос прильнувшей к тебе девушки.
Как же не хотелось спугнуть это чистоту молодости.
Я услышал вздох Маши и увидел, что по лицу ее катятся светлые дробинки слез. Маша смаргивала их, а они все катились и катились.
— Маш, ты что? — встревожился я и тоже взял ее лицо в руки к ней. — Ты… обиделась?
Маша сняла перчатки и провела ладонью по щекам, смахнула слезы, виновато-успокаивающе улыбнулась:
— Нет, Макс, не обиделась. Это я так. Это я по девчоночьему обычаю. — она вздохнула, голос ее окреп, но на мокрых ресницах по-прежнему вздрагивали слезинки. — ты же знаешь, что женщина и не женщина вовсе, если не поплачет. Ты не бойся, когда бабы в таких случаях плачут. Это от счастья. Я правда тебе благодарна.
— Пойдем спать, а то вон слезы твои замерзают и в алмазы превращаются.
Утро принесло ожидаемые новости.
«Задержанный» вместе с реквизированным оружием пропал. Точнее сбежал. С
аня и Ваня артистично нервничали, досадовали на то, что недоглядели, делали вид, что собираются на поиски.
Наши подозрения о том, что они могут быть каким-то образом связаны с копателями подтверждалась.
Мы успели перекинуться мнениям с «одесситом» с глазу на глаз. По его словам, трофейщики не имели желания убивать отставших. Они действительно отгоняли заблудившихся туристов от места раскопа.
Анатолий срисовал их в полдень. Он переживал, что они могут причинить вред последнему отставшему, потому что он их порядком раздражал. Бедолага почти неделю ходил вокруг их делянки.
Стычка между ними произошла, когда трофейщики обнаружили, что он незаметно наблюдал за двумя из них издалека.
На самом деле их было трое. Третий подошёл, напал со спины, но был быстро нокаутирован.
Второй сбежал, почуяв неладное перед моим и Тёминым появлением.
Анатолий не желал попадаться на глаза горным спасателям, потому что они имели дурную славу в Одессе. Но раз уж обстоятельства сложились так, как сложились. То уже ничего не поделаешь.
Трофейщики снабжали оружием криминалитет побережья. Горная спасательная станция была каким-то боком задействована в этом бизнесе.
И «дяде» Толе приходилось пару раз пересекаться с Ваней и Саней.
Нашу беседу прервали подошедшие горные спасатели.
— Ну, что молодые люди. Какие планы? — Анатолий обратился к ним.
Оба опустили головы и пожали плечами. Обе стороны узнали друг друга.
— Наше дело — следить за обстановкой и помогать туристам в беде, а не лазить в горах в поисках вооруженных браконьеров.
— Ну, если желаете, то в лесничество я могу о них сообщить.
— А в город не пойдете?
— Мне без надобности. Зачем?
— Заявление писать не будете?
— На кого? А главное про что?
— Ну на вас же напали.
— Пустяки, — он махнул рукой, — никто такое заявление не примет. Я даже толком лиц не разглядел.
— Что, правда?
— Темно было молодые люди. В лесничество сообщать или будем считать, что инциндент исчерпан?
— Как знаете.
— Лучше сообщу, пусть погоняют этих бойцов. Нечего им тут делать.
Из нашей палатки вылезла заспанная и улыбающаяся Маша, вслед за ней Элен.
Они поздоровались со всеми, затем Маша посмотрела на «одессита»
— Дядя Толя, доброе утро. Как вы себя чувствуете? А вы волка нашли?
— Нет милая, ушли волки. Они не любят большие человеческие компании.
Саня и Ваня переглянулись.
— Волки?
Анатолий махнул рукой, мол пустяковый вопрос.