Настоящие люди

            — Просыпается как-то утром Пананто, а ребенок рядом. «Есть хочу», говорит. Пананто дает ему кусок оленины, тот проглотил и сидит, смотрит. «Еще, давай еще». Старик рад, что сын здоровый растет и кормит его, а мальчик все не унимается. Съел все, что в яранге было и снова просит…

            Элгар нервно сглотнул. Он тоже объедал одинокого старика, пока не начал охотиться сам.

            — Попросил Пананто соседку приглядеть за малышом, а сам пошел на рыбалку. Когда вернулся, смотрит — кровь у порога. Испугался старик, вбегает в полог: все красно от крови. А посредине сидит малыш, руками стучит об коленки и улыбается.

            Слушатели притихли, то ли от страха, то ли из уважения к мастерству рассказчика.

            — Где соседка? – спрашивает Пананто. — А в ответ: «еще, еще хочу!». Тогда понял старик, что себе на погибель кэля подобрал.

            Мэмыл подождал, пока возбужденные зрители угомонятся.

            — «Погоди», сказал Пананто. Сейчас, сейчас накормлю тебя. Набрал руками сажи из светильников, протянул руки к маленькому кэля и приказывает: «ешь!». Вцепился кэля в руки Пананто и стал глодать их, несколько пальцев откусил. Почувствовал вкус сажи и подавился, закашлялся и умер. Вот так все было.

            — Како! — загалдели чавчу. — Тяжело пришлось старику.

            — А, враки это все. Был я в Тыматгыргын, не слышал ни про какого Пананто, — заявил Гиву, решив снять напряжение.

            Он понял, что Элгара глубоко тронула страшная сказка, хотя их молчаливый гость и не показывал виду, что рассказанная история могла касаться его.

            — Не вру я, — обиделся Мэмыл, присаживаясь на свое место у костра. — Люди из Тыматгыргын мне сами все рассказали, когда я там оленей перегонял. Началась метель, мне пришлось у них заночевать.

            — А самого Пананто ты видел?

            — Руки его видел?

            Мэмыл глубоко вздохнул, и впервые улыбка сошла с его обветренного лица.

            — Умер Пананто. Не перенес старик гибели сына.

            — Ты очень хорошо все рассказал, — серьезно сказал Элгар. — Я думаю, это правда.

            Юноша задумался. Откуда старый Умка знал, что плач маленького Элгара не был песней кокатко? Почему он рискнул принести в дом существо, которое могло оказаться кэля? Не ошибся ли старик? Элгар хорошо понимал, что его голодная внутренняя пустота не присуща человеку. Люди бывали жестокими, но поступать так их побуждали обстоятельства, а не внутренняя потребность к насилию. Элгара не интересовали богатства, амбиции или чувства — его мучила жажда крови ради крови, насилие ради насилия, убийство ради убийства. Он затряс головой, отгоняя эти навязчивые образы.

            Настало время прощаться. Оленеводы отправлялись назад на юг, заходить в проклятые земли они не хотели.

            — Передай ему, что шаман велел, — шепнул Мэмыл на ухо вожаку.

            Гиву помолчал. Он не хотел выполнять поручение шамана, но выбора не было.

            — Старый Иный с тобой говорить хочет, — пробормотал он.

            — Знаю, — кивнул Элгар. Мужчины, судя по всему, уже давно покинули Улык и разминулись с Умкой.

            — Не ходи в Улык. Ничего, другой шаман родится, случалось людям много зим без шаманов жить, а вот такие, как ты, больше нужны, чтобы шкуры считать, чтобы с южанами торговать… шаман, он что?.. Это вам, морянам, шаман нужен — море задобрить, китов вызвать или бурю отвести. А нам даже в самое голодное время оленей хватит. А своих не хватит, так чужих возьмем. В моем роду трусов никогда не было.

            — Много важничаешь, Гиву. — Пробурчал кривоносый Мэмел. — Я с шаманом спорил, так мое стадо прошлой весной мор скосил.

            — Погоди, погоди, Элгар! Не ходи к старику, — замахал руками Гиву. — Вот что лучше — давай с нами до самого кочевья. У нас знаешь что, знаешь что…

            — Девушки!

            — Ухх… хороши! Такому воину и охотнику одной жены мало, возьмешь вторую, какая понравится. Никто тебе не откажет! Все захотят с тобой породниться.

            Элгар с легкой улыбкой слушал разговоры оленоводов. Он знал, что никуда не поедет, и не будет выбирать себе жену. Жизнь, которую азартно и с искренним восхищением описывали для него эти веселые, добрые люди представлялась Элгару чуждой и невозможной. Казалось бы, стоило сказать одно слово: «Остаюсь!» — и все, о чем с таким увлечением рассказывали кочевники, сбудется. Он больше не будет одинок, появится жена, появятся дети и он, постаревший, будет сидеть у очага и курить трубку, слушая их болтовню. А с каждых встреченных саней будут приветствовать его, как родича или друга. Одиночество, испугавшись, оскалило зубы, и вздыбило шерсть, всеми силами пытаясь отогнать соблазнительные мечты.

            — Нет, не могу, — Элгар с улыбкой поблагодарил за лестное предложение. — Нужно возвращаться. Умка ждет, да и…

            Он не стал объяснять, что Инира ему не жена, но и врать не стал. Просто рассеяно махнул рукой под новый взрыв хохота расслабившихся оленеводов.

            — Понимаем! Сами молодые были!

            — Ты все же отцу, Умке скажи… пусть не сердится на нас.

            — Скажу! — пообещал Элгар. — Обязательно передам ему!

            ***