Настоящая крепость

Сэр Корин Гарвей встал, когда органная прелюдия взлетела, как крылья самих архангелов, и огромные двери Мэнчирского собора распахнулись. Процессия двинулась по проходу за носителем скипетра и турифером. Струйки сладко пахнущего дыма тянулись за украшенным драгоценными камнями кадилом, когда оно раскачивалось на золотой цепи, а за кадилом следовали полдюжины несущих свечи служек, затем солидная фаланга послушников и младших священников. За этим, однако, скрывалась истинная причина, по которой собор был так плотно заполнен в эту конкретную среду.

Архиепископ Мейкел Стейнейр, предстоятель Церкви Чариса, последовал за этими послушниками, этими младшими священниками. Когда многочисленные голоса соборного хора зазвучали в великолепной песне, те, кто был достаточно близко к архиепископу, могли видеть, как шевелятся его губы, когда он подпевает им. Рубины на его короне сверкали, как свежие кровавые сердечки, в утреннем солнечном свете, льющемся сквозь витражи собора, и он был на целую голову выше Клейрманта Гейрлинга, который шел рядом с ним.

Они размеренно шагали сквозь бурные волны музыки и голосов, и Гарвей удивлялся, как трудно это было сделать. Несмотря на безмятежное выражение лица архиепископа, воспоминания о сторонниках Храма, которые пытались убить его в его собственном соборе, должно быть, витали в его голове, особенно в свете того, что случилось с Тиманом Хаскансом.

Если так оно и было, то в поведении Стейнейра не было никаких признаков этого, и Гарвей обнаружил, что на самом деле это его не удивило.

Его губы дрогнули, когда он вспомнил первую встречу Стейнейра со своим собственным отцом и остальными членами регентского совета - за вычетом графа Крэгги-Хилла, которого довольно удобно (по мнению Гарвея) отозвали в Валейну по какому-то чисто местному делу. Хотя он полагал, что это было неуважительно с его стороны, Гарвей решил, что отношение его отца к архиепископу было удивительно похоже на охотничью собаку на негнущихся лапах, чье острое обоняние подсказывало, что она вот-вот столкнется лицом к лицу с ящером. Тартариэн был не столь откровенно жестким, хотя даже его манеры были более чем настороженными, и остальная реакция регентского совета варьировалась от этой только в худшую сторону.

И все же в Мейкеле Стейнейре было что-то такое....

Сэр Корин Гарвей не мог наклеить ярлык на это "что-то", но что бы это ни было, это была мощная штука. Дело было не столько в том, что сказал архиепископ, сколько в том, как он это говорил, - решил Гарвей. - Очевидно, он просто решил предположить, что члены совета были людьми доброй воли. Что, несмотря на факт отлучения Кэйлеба - и, если уж на то пошло, его самого - от церкви, они дали свои клятвы добросовестно. Что он понимал, что их первой заботой должно быть благополучие корисандцев, которые искали у них защиты. Что он считал само собой разумеющимся, что когда люди доброй воли признают проблему, они будут искать ее решение.

И было столь же очевидно, что если где-нибудь во всем его теле и была хоть одна нетерпимая, непреклонная, фанатичная косточка, то он был мастером скрывать это.

Вот его настоящее секретное оружие, - подумал теперь Гарвей. - Он действительно является человеком Божьим. Не думаю, что в нем есть хоть капля слабости, но все же очевидно - по крайней мере для меня, - что им движет мягкость. Оскорбленная мягкость, возможно, но все же мягкость. Никто не может провести двадцать минут в его присутствии, не осознав этого. Возможно, он ошибается, но нет никаких сомнений в том, что им движет искренняя любовь к Богу и ближним. И что делает это "секретное оружие" таким эффективным, так это то, что это вообще не оружие. Просто он такой, какой есть. Конечно, есть и еще кое-что... - Взгляд генерала скользнул вверх, к королевской ложе. Как и в любом соборе, она находилась достаточно близко к святилищу, чтобы быть уверенным, что его обитатели все ясно видят и слышат. Поскольку князь Дейвин и княжна Айрис находились в изгнании в Делфираке, ложа была почти пуста. Что только делало одинокого имперского стражника, стоящего перед закрытыми дверьми, еще более заметным.

На нем были черные доспехи и черные, золотые, синие и серебряные доспехи чарисийской империи, но то, что все, казалось, заметили в нем в первую очередь, были эти странные сапфировые глаза. В отличие от подавляющего большинства жителей Корисанды, Гарвей раньше уже встречался с сейджином Мерлином Этроузом. Действительно, каждый член регентского совета встречался с ним, по крайней мере, мимоходом, и графы Энвил-Рок и Тартариэн провели довольно много времени в его компании, поскольку он был единственным оруженосцем, которому Кэйлеб позволил присутствовать во время переговоров о капитуляции. Сэр Эйлик Артир знал его даже лучше, в некотором смысле - или, во всяком случае, лучше знал дело рук сейджина, поскольку это было единственное, что сохранило ему жизнь в битве при Грин-Вэлли.