Саблин достиг своей метки на правой стене, стал вбивать в нее гвозди, гудя:
— ROMO вобью, ROMO вобью, ROMO вобью.
Саблин вбил гвозди:
Румянцева достигла своей метки на диване, стала вбивать в него гвозди, гудя:
— HOMO вобью, HOMO вобью, HOMO вобью.
Она вбила гвозди:
Отец Андрей достиг своей метки на центральной стене, стал вбивать в нее гвозди, гудя:
— KOMO вобью, KOMO вобью, KOMO вобью.
Он вбил гвозди:
Арина достигла своей метки на двери и стала вбивать в нее гвозди, гудя:
— ZOMO вобью, ZOMO вобью, ZOMO вобью.
Арина вбила гвозди:
Закончив процесс вбивания, все положили молотки в пустой сундук. Саблин запер его, спрятал ключ в карман. Затем подошел к камину и снял с цилиндрического прибора медный корпус, обнажив комбинацию из разнообразных, тесно скрепленных линз. Саблин повернул рычаг настройки, и линзы сдвинулись, нацелились на метки. Саблин повернулся к гостям и сделал жест рукой в сторону стола.
— Прошу садиться, господа.
Все снова заняли свои места.
Павлушка наполнил бокалы.
Лев Ильич встал с бокалом в руке.
— Господа, позвольте мне сказать, — заговорил он. — Александра Владимировна — удивительный человек. Даже такой закоренелый женоненавистник, эгоист и безнадежный скептик, как я, и то не устоял перед очарованием хозяйки Саблино. Шесть… нет… почти уж семь лет тому назад оказался я здесь впервые и… — он опустил глаза, — влюбился сразу. И все эти семь лет я люблю Александру Владимировну. Люблю, как никого боле. И… я не стесняюсь говорить об этом сегодня. Я люблю вас, Александра Владимировна.
Втянув голову в костистые плечи, он стоял, вращая узкий бокал в своих больших худых ладонях.
Саблина подошла к нему, поднялась на мысках и поцеловала в щеку.
— Сашенька, поцелуй его как следует, — произнес Саблин.
— Ты разрешаешь? — Она в упор разглядывала смущенное лицо Льва Ильича.
— Конечно.
— Тогда подержи. — Она отдала мужу бокал, обняла Льва Ильича за шею и сильно поцеловала в губы, прижавшись к нему тонким пластичным телом.
Пальцы Льва Ильича разжались, его бокал выскользнул, упал на ковер, но не разбился. Лев Ильич сжал талию Саблиной своими непомерно длинными руками, ответно впился ей в губы. Они целовались долго, покачиваясь и шурша одеждой.
— Не сдерживай себя, радость моя, — смотрел Саблин наливающимися кровью глазами.
Саблина застонала. Ноги ее дрогнули. Жилистые пальцы Льва Ильича сжали ее ягодицы.
— Только здесь, прошу вас, — забормотал Саблин. — Здесь, здесь…
— Нет… — с трудом отняла губы побледневшая Саблина. — Ни в коем случае…
— Здесь, здесь, умоляю, радость моя! — опустился на колени стремительно багровеющий Саблин.
— Нет, ни за что…
— Лев Ильич, умоляю! Прошу тебя, Христа ради!
Лев Ильич обнял Саблину.
— Здесь ребенок, вы с ума сошли!
— Мы все дети, Александра Владимировна, — улыбнулся Мамут.
— Умоляю, умоляю! — всхлипывал Саблин.
— Ни за что…
— Сашенька, как вы очаровательны! Как я вам завидую! — восторженно приподнялась Румянцева.
— Умоляю, умоляю тебя… — Саблин пополз к ней на коленях.
— Ах, оставьте! — попыталась вырваться Саблина, но Лев Ильич держал ее.
— В нежности нет греха, — теребил бороду отец Андрей.