Насосы интуиции и другие инструменты мышления

Так что же вам делать? Предложенные мною проверки – посмотреть, можно ли заинтересовать вопросом специалистов из других областей или непосвященных студентов, – дают лишь предупредительные сигналы, но не окончательные ответы. Определенно, существовали – и будут существовать – крайне невразумительные и сложные области философии, исследовать которые стоит, несмотря на то что непосвященные ими не заинтересуются. Я вовсе не хочу препятствовать исследованиям, которые бросают вызов стандартным представлениям об интересном и важном. Напротив, совершая смелые ходы, вы почти всегда сначала будете сталкиваться с недоверием и презрением, но это не повод опускать руки. Я лишь хочу сказать, что не стоит примыкать к какой-либо стороне просто потому, что вы нашли прекрасных попутчиков, которые считают ваши труды по теме столь же важными, сколь важными вы считаете их работы. Возможно, вы все водите друг друга за нос.

77. 10 процентов хорошего

Итак, если закон Старджона работает в философии точно так же, как и в любой другой области, что же я считаю хорошим? Прежде всего, классика стала классикой не без причины. Стандартный набор теорий, которые изучаются в рамках истории философии, от Платона до Рассела, стабильно выдерживает проверку временем, а лучшая литература об этих первоисточниках тоже имеет немалую ценность. Самостоятельно читать Аристотеля, Канта и Ницше без всякой подготовки весьма полезно, но гораздо больше вы получите, если обратитесь за поддержкой к тем, кто всю жизнь занимался изучением философии этих мыслителей.

Не все историки философии ставят перед собой одни и те же цели и руководствуются одинаковыми принципами, и лично я не вижу оснований давать отвод хоть кому-то из них. Некоторые считают, что мыслителей следует помещать в исторический контекст, в котором они писали, а это предполагает, к примеру, изучение науки семнадцатого века, если вы действительно хотите понять Декарта, и политической истории семнадцатого и восемнадцатого веков, если вы действительно хотите понять Локка и Юма, а также, конечно, философии их менее прославленных современников. Зачем изучать неудачников? Причина есть. Я не ценил по достоинству многих художников шестнадцатого и семнадцатого века, пока не посетил европейские музеи и не увидел целые залы второсортных картин тех же жанров. Если вы видите только лучшее – так случается во вводных курсах и ведущих музеях, – вам очень сложно понять, насколько оно хорошо. Чем отличается хорошая библиотека от прекрасной? В хорошей библиотеке собраны все хорошие книги. В прекрасной библиотеке собраны все книги. Если вы действительно хотите понять великого философа, вам придется выделить время на изучение идей его не столь великих современников и предшественников, которые остались в тени настоящих мастеров.

Другие специалисты лишь слегка касаются исторического контекста, в котором работали их герои, и вместо этого показывают, как применить их идеи сегодня. В конце концов, Лейбниц написал “Монадологию” не чтобы создать образчик рационализма семнадцатого века, а чтобы докопаться до истины. Если уж на то пошло, вы не воспринимаете философа всерьез, пока не задаетесь вопросом, прав ли он. Студенты философии – как и профессора – порой забывают об этом и слишком много внимания уделяют навешиванию ярлыков и “выявлению сходств и различий” между теориями, что нередко приходится делать на экзаменах. Бывает, такую цель перед собой ставят целые кафедры философии. Но это не философия, а оценка философии. Вот как я помогаю моим студентам отказаться от этой привычки: