Наследница по кривой

Покинув «чужую» квартиру, Кира почувствовала себя значительно лучше – угрызения совести поутихли, и через несколько секунд мысли её уже витали далеко от этого старого, невзрачного на вид трёхэтажного дома, от широкой, когда-то по-царски парадной, мраморной лестницы с выщербленными ступенями и витыми погнутыми перилами, от расслабляющей приглушённой тишины и сумрачной прохлады незнакомого подъезда. Кира уже ясно представляла себе, как сядет в свою старенькую, раздолбанную машинку, скинет промокшие туфли, натянет на озябшие ноги толстые махровые носки, лежащие в бардачке (на всякий случай) и на время забудет об этой чужой неприветливой квартире, да и вообще о наследстве; как приедет к себе на крошечную шестисоточную дачку под Солнечногорском и, наконец-то, почувствует себя дома; представляла как обрадуются дочери её приезду; как будут ворчать родители, недовольные её задержкой в Москве, как будут расспрашивать и окольными путями выяснять: чем же таким подозрительным она занималась целые сутки вдали от их бдительного ока; как она будет тянуть время, растерянно отвечать на их расспросы и лихорадочно придумывать оправдания своему опозданию.

Нет! Она никому не скажет о полученном наследстве!

Не скажет и точка! Будет молчать, как партизан!

По крайней мере, до тех пор, пока не выяснит, чем же для неё может обернуться этот «бесплатный сыр» в мышеловке – ведь она, не смотря на всю свою осторожность и житейский ум, всё же вошла в расставленную кем-то мышеловку и с большой готовностью «слопала» таки многомиллионную приманку.

Выйдя из подъезда, Кира в растерянности остановилась под крошечным козырьком над железной дверью – дождь с каждой секундой набирал силу. Прикидывая кратчайший путь к своей машине (зонта то у нее теперь не было), она увидела на другой стороне дороги стоящую на тротуаре женщину. Кира ещё не успела понять, почему эта женщина показалась ей такой знакомой, как та шагнула на пустую проезжую часть, закрываясь от дождя огромным, красным в белый горошек зонтом.

Неожиданно из-за высоких деревьев чёрной тенью метнулась на встречу женщине большая сверкающая от дождя машина.

Дальше всё происходило как в замедленной съёмке чёрно-белого кино: огромная машина, взвизгнув тормозами, пошла юзом по мокрому асфальту, веером разбрызгивая колёсами глянцевые пузырящиеся лужи; женщина, услышав пронзительный визг тормозов, на секунду остановилась посреди дороги, приподняла красный в белый горошек зонт и, увидев надвигающуюся опасность, сдавленно вскрикнула, но среагировать на опасную ситуацию она не успела… Последовал тяжёлый, мощный удар, женщину подкинуло капотом машины на лобовое стекло, потом отбросило к тротуару, и рычащая смертоносная громада металла замерла на дороге, словно испугавшись содеянного.

Расширенными от ужаса глазами Кира смотрела, как очень медленно передняя пассажирская дверь машины открылась, из неё высунулась огромная волосатая лапища с наколкой на предплечье (из-за расстояния и дождя наколка сливалась в одно синеватое пятно), подобрала валяющуюся на дороге женскую сумку и пропала в слабо освящённом салоне машины.

Через секунду чёрная, сверкающая иномарка сдала назад, равнодушно объехала сбитую женщину и унеслась прочь, в неторопливо идущий летний дождь.

Вдалеке, словно сквозь вату, Кира услышала заполошные женские крики, стук открывающихся любопытствующих окон старого трёхэтажного дома, топот ног, спешащих на место аварии людей – опустевшая и затихшая на время дождя улица вновь наполнялась жизнью.

И только Кира не принимала участие в людской суматохе, она безучастно стояла на месте, прижавшись спиной к кирпичной стене дома, смотрела на распластанное посреди дороги безжизненное тело; на равнодушные дождевые капли, безжалостно падающие на разметавшиеся длинные тёмные волосы и посеревшее, вдруг заострившееся, лицо женщины; на свой собственный, нелюбимый, переломанный, красный в белый горошек зонт, и на растекающуюся среди серого тумана розовую пузырящуюся лужу, с каждой секундой становившуюся все краснее и краснее. Ей стало казаться, что весь мир заволокло серой, безжизненной мутью и только в одном месте, над сбитой женщиной, краски застыли в пугающе-розовой неотвратимости…

2

Нет, не могла Кира в таком состоянии сесть за руль – её знобило, руки тряслись, глаза застилал пузырящийся серо-розовый туман, и она вернулась в квартиру Шубина. Медленно поднялась на третий этаж и в нерешительности остановилась у закрытой железной двери – что она будет делать в этой чужой – ах, простите, теперь уже своей квартире…

В сумочке требовательно зазвонил мобильный телефон, и Кире пришлось ответить.

– Кира! Ты, где? – строго спросил в трубке женский голос, и наплывающая громкая музыка заполнила родительскую выжидательную паузу. – Алиса, отойди от меня подальше и так ничего не слышно. Ты своей музыкой совсем нас оглушила! Кира?

– Да, мам, я тебя слышу, – безрадостно отозвалась Кира Чичерина, приноравливая свой охрипший вдруг голос к холодной пустоте лестничной площадки.