— Помнишь, ты спросил меня сегодня, как я справляюсь? Как позволяю реальности не давить себе на психику. Так вот. Была война. Маленькая война по сравнению с тем, что мы получили позже. Ее даже воюющая страна не особо замечала. Люди жили так же. Делали покупки. Смотрели телевизор. Пили пиво. Отмечали Новый год. Какое им дело до того, что происходило где-то на периферии страны? А наша война разрушила большой город. Там были бандиты, против которых мы воевали, и мирные жители, до которых никому не было дела. И вот мы идем с ротой на новые позиции. Со старой нас выдавил неприятель. И от роты нашей мало что осталось. Идем через ад, в который превратился тот город. Разрушенные кварталы. Горящие деревья во дворах. Сожженные танки, не успевшие даже выстрела сделать. Трупы всюду. Враги. Наши пацаны. И мирные жители. Пожилая женщина лежит, убитая бомбой. Рядом авоськи с банками солений, которые она несла. А мы идем и не замечаем всего этого. В голове звон от недавнего боя. В горле острогранный камень тошноты от запаха разложения и тлеющих тел. И вдруг я вижу маленького мальчишку из местных. В окровавленном пальтишке. Лицо в саже. Ему лет семь. Он стоит, смотрит на нас и плачет. Не просто плачет. Это вообще самое страшное, что я слышал в жизни. Не разрыв мины в метре от тебя, не свист пули снайпера у виска. Нет. Самым страшным был его крик. И до сих пор для меня так. И он подбежал ко мне и закричал еще громче: «Дяденька, помогите мне, пожалуйста!» А я бреду и не могу глаз от него отвести. А он все кричит. Помощи просит. И я вдруг осознаю, что, наверное, где-то рядом лежит его убитая мать. Или вся семья. И он настолько поражен невероятностью того ужаса, что с ним случился, что не верит в происходящее и думает, будто какой-то взрослый дядя может все исправить. Я и все мои бойцы молча проходим мимо. Нам все равно. А меня его крик сводил с ума. Я пытался найти оправдание своему бездействию. Думал, что это ловушка. Я пойду с ним, а он меня и себя гранатой взорвет. Или приведет к боевикам. Или нож в спину всадит. Я ненавидел себя за такое малодушие, но все равно искал этому малодушию оправдание. Мы так и ушли. Я не знаю, что стало с тем мальчишкой. Скорее всего, он не пережил тот день. Вскоре прилетели штурмовики и стали бомбить тот район. Они бомбили врага, город и даже нас. Но тот мальчишка всегда у меня перед глазами. И крик его я слышу. И вот когда все вокруг скверно и я начинаю чувствовать, что сдаю, то вспоминаю его снова и снова. И тогда понимаю: как бы плохо не было мне… Ему во сто крат хуже. И мне не может быть так же плохо, как ему, потому что я — не беззащитный маленький ребенок, в чью жизнь так рано ворвалась смерть. И потому не могу я унывать. Это, наверное, ужасно и цинично так говорить. Но мальчишка, несмотря на то, что я так и не помог ему, стал моим ангелом-хранителем. Сам того не ведая. Не может мне быть так же плохо, как ему. А теперь, Санька, подумай вот о чем. Во всем мире случился апокалипсис. Но, что важнее, апокалипсис был также и у каждого. У каждого свой. У некоторых — задолго до нашего общего. Тот мальчишка раньше всех нас понял, что такое смерть, ад и настоящий конец света. Понимаешь? Так что соберись. Возьми себя в руки. Или я тебе врежу больно.
Загорский, внимательно слушавший все это, сглотнул тяжелый ком, возникший в горле. Поднялся и, сделав глубокий вдох, открыл дверь. Постоял в нерешительности и шагнул в свою квартиру.
Тигран посмотрел на Риту. В ее глазах были слезы. Она не сводила своего взгляда с Баграмяна.
— Это правда? — шепнула она.
Тигран кивнул:
— Да.
— И то, что ты не помог тому ребенку? Тоже правда?
— Тоже…
Она решительными шагами преодолела оставшиеся ступеньки и двинулась вслед за Александром.
Тигран вскочил.
— Рита, послушай, я…
— Оставь меня! — резко дернула рукой она и зашла в квартиру.
Баграмян растерянно смотрел ей в след. Затем досадливо взмахнул руками:
— Вот бабы, а…
Конечно, в квартире побывали мародеры. И не раз. Однако крупногабаритные вещи остались. Видимо, ближайшее поселение выживших находилось достаточно далеко, чтобы пытаться утащить туда шкаф, диван или что-то в этом роде. Все, что осталось в доме, валялось в совершенном беспорядке. Вещи покрывал внушительный слой гнилой опавшей листвы, которую заносило сюда ветрами в течение не одного осеннего сезона. Появление одного из бывших обитателей этого жилища возмутило обитателей нынешних. Рой больших крыс рванулся изо всех углов, ища более укромное и надежное убежище от незваных гостей. Загорский медленно обошел комнаты и кухню. Заглянул в ванную комнату. При этом он постоянно сжимал в кулаке свою куртку на груди, словно пытался сжать собственное сердце, готовое разорваться от вида того, во что превратился его дом. В этом хаосе абсолютного беспорядка было совершенно не разобрать, могут ли здесь находиться останки его родителей. И он боялся даже пытаться найти хоть какой-нибудь намек на их присутствие в тот роковой миг, когда цивилизация канула в бездну.