Наследие #5: Статус S

Точно. Вот что меня напугало. Голоса родителей за стеной. Необычно громкие, злые. Я никогда не слышал, чтобы папа разговаривал с мамой вот так. Они никогда не ругались. Да, бывало, что спорили, но никогда не доходило до таких криков. Папа вообще редко повышал голос — он всегда спокоен и немного рассеян. А когда говорит со мной — на лице его всегда легкая улыбка. Сейчас я легко вызвал в памяти его образ — того, молодого.

А вот мама почему-то до сих пор размыта. Я с трудом могу представить её лицо. А тот голос, что сейчас доносится из-за двери, кажется каким-то чужим. Может, потому что она кричит — со злостью, с надрывом. Я никогда не слышал раньше, чтобы она так на кого-то кричала.

Вдруг приходит осознание — точнее, смутное воспоминание — отец не знает, что я здесь. Это мама попросила меня спрятаться под кровать и лежать тихо.

— Убирайся, слышишь⁈ Всё кончено!

Ответ отца я слышу невнятно, зато вздрагиваю от звуков какой-то странной возни в коридоре.

— Не смей говорить так! Это ты во всём виноват! Ты сам разрушаешь всё, за что берешься!

Снова голос отца, но я снова разбираю только обрывки фраз — голос его тише, глуше, в то время как голос матери, срывающийся на визг, будто ввинчивается в мозг, легко проникая через дверь. Это начинает причинять уже почти физическую боль — я сжимаюсь всё сильнее, пытаясь закрыть уши руками. Сердце колотится, становится трудно дышать, стены комнаты словно заваливаются внутрь, так и норовя придавить меня.

Кажется, эта моя первая в жизни паническая атака. Первая из многих. И я — всего лишь маленький мальчик, оказавшийся с нею один на один. Я лежу под кроватью, дрожа от страха, и единственное, что доносится до меня извне — это обрывки фраз, выкрикиваемых с обидой и ненавистью.

— … Да, Крис — другой! Он заботится обо мне, он любит меня по-настоящему!

— … Никогда ты меня не любил! Ты не знаешь, что это такое! Ты лишь делаешь больно всем, кто находится рядом!

— … Да когда ты уже забудешь о ней? Она умерла, слышишь⁈ И может быть, она умерла тоже из-за тебя!

Дверь сотрясается от сильного удара, мама вскрикивает. Я зажмуриваюсь, ещё сильнее стискивая игрушку. Но каждая новый выкрик, кажется, звучит всё громче, оглушая и заставляя содрогаться всем телом.

— … Нет, Террела ты не заберешь! Мы никуда с тобой не поедем!

— … Убирайся, ты слышишь?

— … Всё кончено! У тебя больше нет семьи! Забудь о нас!

Эффект погружения был настолько сильным, что я и сам был на грани потери сознания. Чего уж говорить о трехлетнем мальчишке. В какой-то момент ругань в коридоре стала доноситься словно сквозь толстый слой воды, а потом и вовсе вокруг всё потемнело.

Когда зрение снова начало возвращаться, перед глазами предстала уже знакомая по кошмарам картина. Дверь в детскую распахнута, из коридора валят клубы дыма. Дверной проём — словно портал в ад…

Нет… Нет! Не-е-ет!!!

Я вдруг обнаружил себя снова в Цитадели, валяющимся на гладких антрацитово-черных плитах пола и хватающим воздух ртом, как выброшенная на берег рыба. В горле саднило от собственного крика — я, сам того не замечая, орал до этого в голос.

Анастасия, склонившись надо мной, погладила по волосам.

— Значит, всё-таки помнишь…

Теперь — да. После пожара часть моей памяти была запечатана, словно сейф — видимо, защитные механизмы психики блокировали травмирующие воспоминания. Сеансы с психологом не помогли, но сейчас… Преграда разлетелась на осколки.

Но лучше бы я оставался в неведении. Всю жизнь мечтать о том, чтобы найти своих родителей, или хотя выяснить, кем они были. Чтобы в итоге узнать… это.

Хотя… Теперь всё становится ясно. Это ОН на самом деле устроил тот пожар. Чтобы замести следы.

Он, Роберт Брайт.

Это он убил Софию. Свою жену и мою маму. Видимо, узнал о том, что она изменяет ему с Кингом и собирается уйти от него, забрав с собой сына.

И вот почему он сбежал из страны на столько лет. Вот почему даже не пытался потом отыскать меня. Он не знал, что я находился в это время в доме. А когда узнал — решил, что я погиб. И Кинг подтвердил ему это. Правда, уже по своим соображениям — надеясь использовать меня как ключ к восстановлению исходной конфигурации Анастасии.

И вот почему отец так боялся, что Анастасия снова обретет память. Не хотел, чтобы она рассказала лишнего. Готов был даже уничтожить её, лишь бы правда не вылезла наружу. Я думал, что все эти годы его сжирает жажда мести. Но на самом деле он мучался скорее от чувства вины. А когда он узнал, что я всё-таки жив — примчался в надежде, что можно хоть что-то исправить. Но это всё равно, что пытаться склеить даже не разбившуюся вазу, а взорвавшуюся на мелкие осколки.

Я с трудом поднялся на ноги. Анастасия наблюдала за мной спокойно, отстранённо и, как мне показалось, с долей сочувствия.

— Выпусти меня… — прохрипел я с трудом. — Мне нужно… побыть одному.

— Я тебя не удерживаю, — пожала она плечами и окинула взглядом накрывшую нас непроницаемую полусферу. — Всё это — лишь для того, чтобы мы могли поговорить спокойно.