— Замечательно… Возможно, что ты приблизился к ответу на свой незаданный вопрос; однако учти, что бывают такие пародоксальные ситуации, когда человек, вроде бы, двигаясь в правильном направлении, приходит к чудовищной ошибке, к индивидуальной катастрофе.
— Как это?! — удивился Борис.
— Очень просто: однажды ты вдруг понимаешь, что всё понял и всего достиг, — это значит, что ты пропал… Понял?
— Нет.
— Ну вот, — вмешался Пётр, — а ты сожалел, что не победил в абсолютной категории; даже не понимаешь — какой беды избежал!
— Всё шутишь?
— Нет… Скажи-ка: а стремился ли Сергий Радонежский стать игуменом, возвыситься над другими монахами?
— Разве можно это сравнивать?
— Думаю, что можно и нужно.
— Что-то мешает мне принять это, особенно — после недавних событий.
— Сам же говоришь, что надо работать над собой, переделывать себя; вот и попробуй проанализировать произошедшее, ошибки свои найти.
— Ошибки?!. Ты о чём?!
— О том, хотя бы, что Топоровского ты несколько раз преднамеренно обидел… Зачем?
— Какого ещё Топоровского?
— Игоря Петровича… Фотки он нам показывал… Забыл уже?
— Вот ты о чём… Ладно, — возможно, есть о чём подумать… Правда, что-то тяжеловато мне это.
— Кстати, он мне обещал, что сделает всё возможное для пересмотра твоего дела и сокращения срока.
Чувствуя себя загнанным в угол, Борис молчал.
— Не всё сразу, Борис, не всё сразу, — подбодрил Бориса отец Николай. — Я предупреждал, что ответ на свой вопрос ты не сразу получишь… Путь верный нащупать — совсем не просто… Что же касается твоего досрочного освобождения, — обещаю, что и я по своим каналам об этом похлопочу.
***
Под стук колёс Борис задремал, сидя у вагонного окна. Воспоминания причудливо изменялись, перепутывались, наполнялись новым содержанием; мучительный сон то охватывал целиком сознание Бориса, то отпускал подобно набегающим и вновь отступающим волнам. Нарушившая этот монотонный ритм, встряска вернула Бориса к реальности. Увидев над собой лицо Дмитрия, Борис выпрямил спину и тяжело вздохнул.
— Борь, ты бы лёг!.. Смотреть страшно, как ты носом клюёшь; так и кажется, что вот-вот лицом в стол врежешься.
Борис отрицательно покачал головой и сказал:
— Муть какая-то снится, кошмар; боюсь, что это — теперь надолго.
— Отвлечься чем-то надо, — Дмитрий выразительно щёлкнул по горлу.
— И не думай — пока домой не вернёшься.
Выдержав паузу, Дмитрий сменил тему:
— Боря, я всё спросить хочу: почему тебя урки Бобоном прозвали?
«Разве его не было тогда на лесопилке?» — пронеслось в голове у Бориса.
— Вероятно, потому, что — Борис Борисович, — протянул Борис, не желая утруждать себя воспоминаниями и рассказом о том, о чём ему хотелось забыть.
«Мог просто оказаться где-то в стороне» — нашёл для себя объяснение Борис.
— А я слышал, что нельзя сыновей называть именами отцов.
— Это почему?
— Примета, вроде, такая: то ли кто-то из двоих может погибнуть, то ли сын может повторить судьбу отца.
— Получается, что я скоро утону?
— Почему именно утонешь?
— Отец утонул месяца за два до моего рождения.
— По пьянке?
— Почему обязательно по пьянке?.. Ребёнка чужого спасал: весной река разлилась, — берег подмыло; а дети близко подошли, — вот и съехали в воду с куском берега… Мать говорила, что двоих сразу вытащили, а третьего — течением понесло; отец по берегу его обогнал и в воду бросился… Течение весной сильное… Он пока выгребал к берегу, видимо, замёрз, да и устал; ребёнка смог к берегу подтолкнуть, а самого — унесло… Тело нашли через несколько дней…
— Сколько ему было?
— Тридцать три года.
— Если верить отцу Николаю, — такие люди должны попадать прямиком в рай.
— Про рай — не знаю, а вот в газету — попал; у матери вырезка хранится в альбоме с фотографиями.
— Ты на всякий случай воды-то старайся избегать.
— А вот отец Николай говорит, что подобные приметы — суеверия и чушь.
— Может, и так, но всё же они не на пустом месте возникают.
— Ладно, Дима, учту… Хотя, плаваю я вполне сносно.
— Так же как дерёшься?
— Не знаю… Не понимаю, как это можно сравнивать.
— А как ты драться научился?.. Почему взялся за это?
— В школе задразнили в младших классах… Если Лапшин — значит: «Лапша»… Не хотелось «Лапшой» называться; пошёл сначала — на борьбу, потом — на бокс; дальше: каратэ, другие боевые искусства; вот так и втянулся в это дело постепенно.
— Посмотрел я на ваши тренировки, — ужас; я бы так не смог… Не представляю, как так можно добровольно над собой издеваться.
— Напрасно ты так. В тренировках есть даже какое-то удовольствие.
— Удовольствие?!. Ну уж нет!.. Кстати, об удовольствиях: как думаешь, есть тут вагон-ресторан?
— Ты что сдурел?!. Забыл откуда едешь?!. Приключений около вокзала тебе мало?
— Я теперь свободный человек; у меня есть гражданские права.
— Нет у тебя никаких прав, пока паспорт не получишь и на работу не устроишься… Правда, у меня ощущение такое, что я до конца дней своих буду на другую сторону улицы переходить, завидев мента на горизонте.
— Зря ты так; менты — тоже люди…
— Давай-ка оставим эту тему; только пообещай мне, что пока домой не приедешь — будешь «тише воды, ниже травы».
— Ладно, — договорились.
***