— Мымкина вдруг «нарисовалась» и стала рассказывать, что видела, как я в пятницу в спортивный магазин заходил… Я-то, действительно, заходил туда, чтоб новый боксёрский бинт купить. Бинтом этим у меня сейчас нога забинтована.
— Боксёрский бинт — узенький, он значительно удобней аптечного.
— Тебе-то понятно, а они — по-другому истолковали…
— «Симулянт!» — проговорила Катя, изменив голос и пытаясь копировать директорскую интонацию.
— У Александра Дольского в одной песне есть такие слова: «Но споткнёшься, — тот час ухитряются пнуть; это — высшая рабская радость».
— Это из песни про холуёв?.. Да, да, точно!.. «И опасней чумы, и страшнее войны холуи беспросветные эти»… Ой, а к Мымкиной-то это, правда, очень подходит; она, по любому, «страшнее ядерной войны».
— А удобнее всего за собственную ущербность «отыгрываться» — на тех, кто по какой-либо причине в данный момент не способен защищаться.
Видя, что Алексей перебирает какие-то бумаги, Катя спросила:
— Может, я могу чем-то помочь?
— Можешь рвать бумаги и складывать в мусорку, — сказал Алексей, указывая на самую большую стопку.
Едва взявшись кромсать бумаги и складывать их в корзину, Катя вдруг спросила:
— А эту гадость для чего хранил?
— Фотографии?.. Они несколько лет под бумагами пролежали… Подожди-ка, не рви их.
— Передумал?.. Решил на память оставить? — с лёгкой ироничной издёвкой спросила Катя.
Покачав отрицательно головой и чуть помедлив, Алексей ответил уклончиво:
— Кажется, знаю, как их можно использовать.
Отложив фотографии, Катя расправилась с несколькими копиями директорских приказов и, обнаружив под ними грамоту, углубилась в её изучение, после чего сказала:
— Это я рвать не буду.
— Почему? — удивился Алексей.
— Тут про тебя написано.
— И что?.. Её же здесь выдали — в «шараге»… Не буду же я хранить грамоту в память об этом «гадюшнике».
— И всё-таки рвать я её не стану, — уверенно заявила Катя.
— Ладно, давай, — сам порву, — сказал Алексей и, взяв грамоту, порвал её на мелкие клочки, которые тут же отправил вслед за остальным мусором.
***
Тимофей и Борис готовились к поездке на семинар так, будто им предстояла не учёба, а экзамен. Оба считали, что получить от семинара максимальную пользу можно лишь будучи в наилучшей форме. При всём этом, собрав обширную информацию о предстоящих семинарах, сделать окончательный выбор они никак не могли; Бориса это обстоятельство несколько озадачивало, тогда как Тимофей относился к этому спокойно.
В один из февральских дней, когда, отдежурив очередную смену, Борис пришёл к Тимофею, тот встретил его, будучи в приподнятом настроении, и сразу позвал к компьютеру.
— Изучай, — сказал он, открыв для Бориса файл.
Информация показалась Борису очень интересной; сонливость, оставшаяся после дежурства, моментально исчезла, будто уступив место новым мыслям, порождающим множество вопросов.
Тимофей на вопросы отвечать не спешил, предложив вместо этого приступить к тренировке, начав её с короткой пробежки.
Продвигаясь вдоль реки в сторону леса, они всё-таки не смогли удержаться от разговора и, выбрав место для разминочных упражнений, проговорили довольно долго. Обратно бежали молча.
Борис едва не наткнулся на Тимофея, когда тот вдруг остановился и, сделав предупредительный жест, прислушался. Борис осмотрелся. Вокруг было тихо, ветер едва заметно шевелил ветви деревьев, солнце начинало пригревать почти по-весеннему. Только увидев, что Тимофей продолжил путь, Борис решился спросить:
— Что случилось-то?
— Похоже, что Лёха пришёл, — последовал ответ.
— С чего ты взял? — удивился Борис. — До дома-то ещё — бежать и бежать!
— Ножи кто-то в щит бросает, — пояснил Тимофей. — Для Кати — ещё слишком рано, а Лёха — вполне мог прийти.
Борис прислушался, но услышать что-либо так и не смог. «Ладно, — подумал он, — если ко мне чёрт являлся, то уж после тяжёлого ранения-то и не такое, видимо, может мерещиться. Когда добежим — напоминать не буду, чтоб не огорчался, когда увидит, что во дворе никого нет». Рассуждая подобным образом, он вдруг ясно услышал характерный стук.
Миновав калитку, оба остановились, увидев странную картину: щит был сдвинут в сторону бани и увешан фотографиями.
Уже заметив вошедших, Алексей всё-таки запустил в щит последние три ножа, после чего повернулся и поздоровался.
Ответив на приветствие, Тимофей лишь покачал головой и прошёл в дом.
— Не боишься, что «обратно прилетит»? — спросил Борис.
Алексей пожал плечами и ответил невпопад:
— От будки я щит отодвинул; да и до меня — достаточно далеко.
— Я не об этом… Ты же понял.
— А я без злости бросаю.
— Да, да — вижу я, — проворчал Борис, подходя ближе к щиту и вглядываясь в фотографии. — То-то все попадания — точно в глаза и в лоб… Фотографии-то — сам на компьютере увеличил?
— Естественно… Не в фото-ателье же эти рожи нести… А-то, может, им всем «овалы» надо было заказать?
— Бросай, Лёха, ты это занятие!
— Ладно; ты только ножи подай, а сам отойди, — буду бросать.
Борис махнул рукой, плюнул, ножи подавать не стал и ушёл в дом следом за Тимофеем.