Наше пересечение

Как только появляемся на горизонте, вижу лёгкую улыбку Диего, который обращает взгляд к нам.

– Это Мария, – сообщаю я. – У неё не получалось прийти, но она смогла.

Дедушка и бабушка радушно и приветственно кивают ей, все остальные держат правду за закрытой дверью. Неважно, что было до, главное, что есть сейчас.

Глава 22

Ледяные стены одиночной камеры хранили в себе крики заключённых, их ужасающие истории, от которых стынет кровь в жилах, а уровень тромбоцитов от испуга повышается до критической отметки. Мизерное окошко со стальной решеткой высоко на стене, куда заключённый уж точно не сможет достать, железная кровать с тонюсеньким ветхим матрасом, железный стол в середине комнаты и низкий стульчик, как для маленького ребёнка: то ли для того, чтобы показать заключённому его уровень, то ли просто для издевки, – весь интерьер камеры.

Страшно ли было здесь находиться?

Да, – ответит вам Вильям Мелтон и даже не попытается соврать. Какой уж теперь толк от его натуры.

Сколько же дней он здесь провёл? Неизвестно. Вильям пытался считать, но всё-таки сбился. От стресса в первые дни он вообще не понимал, что происходит. Последующие были как в прострации. А дальше началось принятие безысходности и ожидание, когда всё это закончится. А закончится, конечно же, не скоро. Очень нескоро. Вильям осознавал это как никто другой. На собственной шкуре ощущал то, как медленно, в его случае критически медленно, течёт время. Каждый день казался годом, еда помоями, охранники зверями, а мысли в собственной голове пожирающими.

Когда пришла осознанность происходящего, он начал размышлять: можно ли было этого избежать? Нет, не залечь на дно, после покушения на дочь. Избежать в корне. И Вильям пытался честно ответить на этот вопрос и ведь даже пришёл к ответу. Правда, не очень утешительному. Он такой, какой он есть. Из дерьма не сделать золото, а из золота дерьмо. Рано или поздно он стал бы тем, кто он есть сейчас: безжалостный ублюдок с дырой в сердце, которую он отчаянно заполнял деньгами.

Хорошо, давайте попытаемся оправдать его, раз уж на то пошло. Может, у него была отвратительная обстановка в семье, отчего от недостатка внимания со стороны родителей он поддался плохому влиянию парней с улицы? Нет. По крайней мере, обстановка дома была у него намного лучше той, что он создал в своём для своих детей. Тогда быть может это неразделённая любовь? Туше. Что бы он там не рассказывал, какие бы байки это ни были, – он никогда не любил Аннабель настолько, чтобы потерять себя от её отказа. Он просто хотел получить её, а она мало того, что отказала ему, так ещё и унизила. Тогда как же он стал таким монстром?

Вот что я вам скажу: монстрами не рождаются, монстрами становятся. Нас определяют наши поступки, наше мышление, рассуждения, наше видение жизни. Вильям изначально рос в далеко не лучшей обстановке: его родителям было на него плевать, пусть далеко это не заходило, например, до насилия. Глядя на своих родителей, деспота-деда, он постепенно впитывал в себя их образы, строя свою собственную оболочку из гнили. Методом проб и ошибок Вильям пришёл к тому, что всё, что в этой жизни нужно, – это деньги. Деньги решают всё, – думал маленький Мелтон. Можно ли его осуждать за это? Не вижу в этом смысла, ведь все мы любим деньги. Только каждый по-разному добивается их. Один трудится на работе днём и ночью, другой обманом забирает у старушек квартиры. А Вильям решил идти по головам, чтобы вырезать для себя место во влиятельном обществе и стать тем, кто не станет считать эти чертовы деньги. И ведь у него получилось. До чего же целеустремленным оказался Вильям Мелтон. Дедушка наверняка будет гордиться мной, – самодовольно фыркал Вильям. Будет, милый. Определенно. Уж он-то точно будет тобой гордиться.

Вильям перекатился на другой бок, сопровождаемый мерзким скрипом, который резал уши, кровати. Правый бок оказался в ещё более плачевном состоянии, и Вильям, кряхтя, лёг на спину, сложив ладони на груди и судорожно вздохнув от резкой боли в позвоночнике. Он даже предположить не мог, что убьёт его раньше: эта идиотская кровать-садистка или годы заключения.

Глядя в потолок, он вытащил из кармана штанов изрядно помятую фотографию и поднёс её к лицу. Из-за жуткого освещения разобрать, что же было запечатлено на фотографии, было невозможно. Но это Вильяму и не нужно было: он уже назубок знал, что и где расположено на фото. Это была единственная вещь, которую ему оставили. И он дорожил ею, как бы это банально не звучало. Самое интересное ведь то, что это не банкнота.

Бежевая стена в позолоченную полоску и на её фоне маленькая белокурая девочка. Волосы прямо спадают с плеч и переливаются на закадровом солнце. Лицо пунцовое, даже недовольное: носик сморщен, щёчки покраснели, брови сошлись у переносицы, губки надуты бантиком. Хрупкие плечи напряжены, ладони в кулаки. Его маленькая малышка Грейси. Вильям вздохнул, засунул фотографию поглубже в карман и закрыл глаза. Хватит с меня на сегодня, – решил он.