Наш Современник, 2006 № 12

— Я не намерен выслушивать ваши замечания!

— Но и я не намерен болтать впустую. Обсуждайте без меня.

Акт о готовности фильма я подписал без замечаний. Но донос последовал незамедлительно. Мне позвонили из отдела ЦК:

— Тут ходит Сергей Михалков и жалуется, что ты грубо обошелся с его сыном.

— Это еще неизвестно, кто кому нагрубил.- На том и кончили разговор.

Но через два дня ко мне позвонил Сергей Владимирович Михалков:

— Слушай, Борис (мы с ним были на “ты”. — Б. П.), я посмотрел Никиткину картину. Ты был прав, извини, я погорячился.

— Сергей Владимирович, зачем ты мне звонишь? Лучше пройди по всем тем кабинетам, куда бегал жаловаться, и скажи об этом. А то обругал ты меня принародно, а извиняешься тайком.- Я положил трубку.

Но этим дело не кончилось. Ко мне на прием явился Никита.

— Давайте, Борис Владимирович, заключим союз. Пора почистить “Мосфильм” от лиц некоренной национальности (он назвал, именно от какой). А то русскому уже и не пробиться…

Я на секунду опешил — это еще что такое? Вырвался молодой бычок на лужайку и, задрав хвост, носится, ищет, с кем пободаться? Или меня втягивают в авантюру?

— Никита Сергеевич, вы не по адресу пришли. Я никогда не интересовался, прошел ли в детстве режиссер обряд обрезания. Для меня Юлий Райзман дороже дюжины русских бездарей. Да ведь я и сам нацмен — белорус.

На том и расстались. Больше наши пути не пересекались. Но я понял, что друзей в лице этой семьи не приобрету.

Сложной была судьба у Юрия Озерова, взявшегося создать художественную летопись Великой Отечественной войны. И хождение по мукам начиналось со сценария. Студия, Госкино, Министерство обороны, безусловно, поддерживали этот эпический замысел. Но известно, что “каждый мнит себя стратегом, видя бой со стороны”, а тут, тем более, сколько генералов, столько мнений, да и, попросту говоря, хочется видеть себя в фильме и обязательно на “белом коне”. Плюс ко всему недреманное око военной цензуры и строгий надзор Главного политического управления, которое одновременно считалось военным отделом ЦК. Как уж он исхитрился пройти этот слалом — уму непостижимо. Не зря друзья называли Юру “Бульдозеров”. Киноэпопея “Освобождение” из пяти фильмов, созданная за два года, вышла на экран, и зритель принял её “на ура”. У критиков отношение было неоднозначное. Одни считали картину примитивной, другим на экране не хватало мяса и крови, третьих не устраивали образы Сталина, Жукова и, в целом, образ победоносной войны. Более других меня удивило отношение к эпопее главного редактора Госкино Ирины Кокоревой. Подводя итоги года в статье для “Правды”, она даже назвала эту крупнейшую работу позором советской кинематографии. Полагаю, что побоялась упреков со стороны элитарных друзей.

Но пробивная сила Озерова однажды сыграла с ним злую шутку. Он решил завоевать Восточную Европу, создав эпопею “Солдаты свободы”. Героями новой работы должны были стать бойцы антифашистского Сопротивления, в том числе и руководители коммунистических и рабочих партий. Тут-то и была заложена мина, картина вышла из-под контроля не только Госкино, но и высшего руководства страны: каждый из секретарей дружественных нам партий захотел найти свое место в киноленте. Выделенные союзниками по Варшавскому пакту соавторы сценария лезли из кожи вон, чтобы подтянуть образ своего шефа до пристойного уровня. В боевой биографии Тито хватало материала, но что было делать с великим румынским вождем Чаушеску, которому к концу войны стукнуло немногим более пятнадцати лет? Или, скажем, с польским лидером, паном Гереком, не имевшим никакого отношения к освобождению Речи Посполитой? Он рубал уголек в бельгийской шахте, хотя и значился лейтенантом Сопротивления. Картину нашпиговали фальшивыми эпизодами, неуклюже вставленными в сценарий. Не забыты были и наши вожди. Как можно было завершить эпопею, не обозначив, скажем, секретаря Московского горкома партии, члена Политбюро Виктора Васильевича Гришина? Правда, к началу Великой Отечественной он был всего-то секретарем парткома одного из паровозных депо Подмосковья, но почему бы ему не побегать по железнодорожному мосту с пистолетом в руке? И никто не мог сказать правду — все художественные натяжки были высочайше одобрены верхами. Не собирать же совещание по типу Коминформа, а и соберешь, передерутся — каждому хочется погреться у костра славы. Режиссер вернулся из восточноевропейского турне одаренный медалями дружественных держав, но это мало помогло фильму, и в прокате он прошел незаметно.

Повторяю: в мосфильмовские дела старался не лезть, и все-таки меня втягивали в них. Однажды позвонил Николай Сизов:

— Борис, я посылаю тебе сценарий Бондарчука на тему Октябрьской революции, на днях будем обсуждать у Филиппа Тимофеевича, хотелось бы знать твое мнение.

— Две такие головы и не разберетесь?

— Ты же сам понимаешь, Бондарчук…

— Присылай, все равно читать, рано или поздно.

И почти сразу же звонок от Филиппа Ермаша:

— Слушай, забери-ка у меня сценарий Бондарчука, хочу знать твое мнение.